Как мы были близки когда-то! Когда я сражался против тебя, сама мысль о твоей возможной смерти огорчала меня. Даже когда мы были врагами, ты посылал гонца, чтобы предупредить меня об опасности. Мне никогда не хотелось сражаться против тебя.
Джамуха потерял дар речи.
— Мое величайшее желание теперь, — продолжал Тэмуджин, — сделать так, чтобы мы могли стать братьями опять, чтобы ты мог стать мне самым близким человеком. Ты был моим другом, когда у меня вообще не было друзей. Ты присоединился ко мне, когда мэркиты заставили меня бежать из моего стана. Теперь у меня много нукеров, но ни один не стал мне настолько близким, каким ты был для меня в мальчишестве. Хан часто бывает одиноким, даже среди армии товарищей по оружию. Мне все еще хочется, чтобы анда скрасил мое одиночество.
Сердце Джамухи болезненно колотилось. Когда-то, очень давно, он радовался бы этим словам, но слишком многое случилось с тех пор. Прощение Тэмуджина казалось таким же жестоким, как и любая месть.
— Я клялся быть твоим андой, когда мы были мальчиками, — наконец обрел дар речи Джамуха. — Мы вновь обменялись клятвами под большим деревом, где когда-то плясал хан Хутула, и спали под одним одеялом, а потом другие заставили нас сомневаться друг в друге и полоснули по узам, которые связывали нас. Стыд обжег мое лицо сильнее, чем жесточайший из ветров, и я не хотел срамиться, показывая тебе свое лицо после поражения. Теперь же ты говоришь, что можешь простить все это.
— Я простил тебя, мой брат, и также хочу пощадить тебя, но не могу.
Джамуха отвернулся.
— О, да, — сказал он. — Теперь ты стал более великим, чем Хутула и любой хан прошлого. Теперь, когда ты объединил в улус все племена, я тебе не нужен. Днем тебя будут беспокоить мысли, ночью — сны. Я стал бы насекомым, кусающим тебя в шею под воротником, колючкой за пазухой.
— Мы братья. — Тэмуджин стиснул его руки и отпустил их. — Я оставил тебя, боясь, как бы ты не пошел против меня, а ты оставил меня, думая, что вместе мы не сможем руководить нашим народом. Тогда мы были молодыми и действовали под влиянием молодых страстей, а теперь я говорю себе, что все могло бы быть по-другому. Я хочу, чтобы анда стал на мою сторону. Сознание того, что мы снова могли бы стать друзьями, греет мою душу больше всех моих побед, но я также знаю, что этого не может быть. Между нами опять станут другие.
— Я ожидал, что ты подвергнешь меня пыткам, когда меня привезли сюда, — прошептал Джамуха, — и твоя снисходительность тяжка, как любое ярмо.
— Я не пытаю тебя, высказываясь.
Он все еще проявлял ту слабость, которую Джамуха заметил у него давно, ту нерешительность, нежелание быть твердым, как положено любому хану.
— Ты мог бы освободить меня, Тэмуджин, — сказал Джамуха. — Больше воевать против тебя я не смогу. Но ты не хочешь проявить подобную слабость перед своими людьми. Ты хочешь, чтобы они убедились, что ты благороден и великодушен, даже казня меня.
— Джамуха!
Голос хана был хриплым.
— Твоя мать мудра, у тебя есть братья, много храбрых людей стоят у твоего стремени. Я потерял родителей в младенчестве, у меня нет братьев и веры в людей, которые шли за мной. Ясно, что Тэнгри всегда благоволил к тебе.
Тэмуджин взял его за руку.
— Я бы разделил с тобой все, что имею, если бы ты присягнул мне.
— И ты звал бы меня братом, хотя я был бы всего лишь твоим слугой. В твоем мире нет места для людей, которые не склоняются перед тобой. — Джамуха высвободил руку из рук анды и встал. — Я устал от жизни в мире, которым правишь ты. Прошу лишь разрешить мне умереть без пролития моей крови. И еще я обещаю тебе, Тэмуджин, вот что: когда кости мои будут похоронены, мой дух будет следить за тобой. Мой призрак будет напоминать тебе о том, что ты теряешь ради побед. Призрака так легко не устранишь.
Он произносил эти слова так, словно выкрикивал ругательства.
Тэмуджин медленно встал. Морщины на лице даже в полумраке обозначились резче, глаза потускнели. Они вышли из шатра вместе. Тела предавших Джамуху уволокли, но их головы по-прежнему валялись на земле. Люди, сидевшие у шатра, встали. Борчу и Джэлмэ поспешили стать рядом с Тэмуджином.
— Мой анда оставил меня, ругал меня и воевал против меня, но я не верю, что он когда-либо добивался того, чтобы меня убили. — Голос Тэмуджина дрогнул. — Он говорит мне, что устал от жизни, и все же я боюсь приказать казнить его — он мой анда, и я был бы проклят за это.
Джамуха сказал:
— Когда я впервые пошел против тебя, я забыл свою клятву. — Теперь он не будет просить пощады. — Можно сказать, что я заслуживаю за это наказания.
— Да будет так. — Тэмуджин, казалось, вымучивал эти слова из себя. — Когда Тэйчар, двоюродный брат Джамухи, украл коней у одного из наших людей, который потом получил их обратно, Джамуха забыл о наших братских узах и напал на меня. Наверно, этого достаточно, чтобы сегодня он умер. — Хан поднял руку. — Позволим Джамухе умереть так, как он желает, без пролития крови. Мы похороним его на высокой скале со всеми почестями, и его дух будет следить за нашими потомками.
Воины окружили Джамуху, чтобы увести его. Он услышал, как застонал Тэмуджин.
Воздух был холодный и прозрачный. Когда они были уже вне кольца шатров, один из сопровождавших Джамуху достал из-за кушака шелковый шнур. Тэмуджин будет помнить о нем и скорбеть. Только такой местью и оставалось довольствоваться Джамухе.
Чья-то рука подтолкнула его вперед. Человек, державший шнур, стал позади. Когда петля затянулась на шее, Джамуха улыбался.
91
Кокочу слетал на Небо и вернулся на Землю. Голоса, бормотавшие в его голове, теперь молчали, но он ощущал позади присутствие кого-то. Он обернулся, и ему показалось, что он уввдел какую-то тень. Кокочу был уверен, что это задержался призрак, еще не решившийся явиться ему.
Над горой распростерлось Вечное Небо, чистое и голубое. Внизу покрытая снегом земля была так же ослепительна, как Небесный свет. Юрта под горой была черным пятном на белизне. В юрте ждали два шамана, которых Кокочу привез с собой.
Кокочу встал и медленно пошел под гору, чувствуя, что невидимый призрак следует за ним по пятам. Мышцы его болели, его скрутило в трансе так, что он не мог пошевелить пальцем. Все звали его Тэб- Тэнгри, Всенебесным. Они никогда не узнают, какой ценой давалось ему его искусство, как духи, доводившие его до экстаза, раздирали его потом.
Призвание пришло к нему, когда он был еще мальчиком. Духи гнали его из отцовской юрты в лес, и Кокочу умирал там, под деревьями, крича так, будто его тело расчленяли чудовищные птицы, пока его глаза и душа не отправлялись бродить среди мертвецов. Его пугали криками призраки предков, а потом душа шамана приводила его к большому дереву. Он карабкался по ветвям к Небу и обнимал душу-жену, а потом возвращался в свое тело и оказывался в целости и сохранности. Отец Мунлик находил его там и, плача, водружал Кокочу на его лошадь.
Три стреноженные белые лошади находились в стороне от юрты. Кони были даром его сводного брата Тэмуджина, частью награды Кокочу за предсказания, которые он дал прошлой осенью. Кокочу изучил трещины на обожженных костях до того, как согласился на поход хана против тангутов, на их государство Си Ся.
Той осенью часть монгольской армии пересекла Гоби и атаковала Си Ся на юге, следуя по разведанному ранее пути. В Кансу, среди песков и безлюдных пространств, открылся перед ними оазис. Там, среди зеленых ив и тополей, люди обитали за стенами и возделывали поля, тянувшиеся вдоль арыков,
