же самое.
Яса будет править всеми монголами вечно. «Теперь мы монголы», — подумала Есуй. Ханская Яса запрещала кому бы то ни было провозглашать хана, пока все нойоны не соберутся на курултай, хотя, казалось бы, в этом не было необходимости. Тэмуджин не взял себе нового титула, хотя многие уже называли его хаханом — Великим Ханом, Ханом Ханов. У него не осталось ни одного грозного соперника.
— Люди нашего улуса не будут сражаться друг с другом, — продолжал хан, — всем запрещено заключать мир с любым народом, который не покорился нам.
Есуй взглянула на сестру и подивилась, скольким еще страдальцам придется разделить участь татар. Взгляды их встретились, и Есуй поняла, что Есуген тоже вспоминает погибших.
— Ни один подданный хана, — сказал Тэмуджин, — не смеет обращать монгола в рабство.
Есуй опустила глаза: рабов можно найти где угодно. Она подумала о пленниках, которых ей недавно подарили. Теперь, когда многое стерлось в ее памяти, ей стало легче быть равнодушной к слезам, порой блестевшим у них на глазах, к их утратам.
— Каждый человек должен платить за свою жену, — сказал Тэмуджин. — Не будет больше воровства женщин в обычае людей нашего улуса, ибо это воровство в прошлом приводило лишь к вражде и смертоубийству. Наши женщины будут распоряжаться своей собственностью, трудясь по своему разумению, а мужчины должны заниматься лишь войной и охотой.
Бортэ подняла глаза на мужа. Видимо, он этими словами намекает на нее и на Оэлун-экэ: многие поплатились жизнями за то, что их украли. Но он не станет думать о своих прошлых бедах, он заботится лишь об объединении народа.
Голос у него был торжественный. Лицо окаменевало, когда он останавливался, чтобы другие доносили его слова до народа, толпившегося у балдахина. Она надеялась, что сегодня он испытывает радость, что он наконец расстался со своей печалью. Он плакал по Джамухе в ее шатре, все измены были забыты, когда он горевал по человеку, бывшему когда-то его ближайшим другом. Видимо, от отчаяния он увлеченно и радостно занялся планами набега на тангутов, но отделаться от Джамухи не мог. Он часто ходил к Тэб-Тэнгри, чтобы послушать голос старого друга, говорившего через шамана. Дух его анды все еще преследовал его, глядя на него черными глазами сводного брата.
Ее муж замолчал. Она наблюдала, как Тэб-Тэнгри воздевал руки и благословлял Ясу от своего имени. Странно, подумала она, что Тэб-Тэнгри так похож на покойного Джамуху. Этого сходства она не замечала никогда. Его красивое лицо стало тоньше, а в глазах появился хищный блеск, как у Джамухи.
Джамуха хотел руководить Тэмуджином. Наверно, теперь Тэб-Тэнгри овладевало старое честолюбие Джамухи. Бортэ закрыла глаза, когда шаман запел. Голос бился в ушах, заглушая ее собственные мысли.
93
Уже поблизости от стана Бортэ запыхалась. Конь Хадаган остановился рядом.
— Толста я становлюсь, — сказала Бортэ. — Может быть, и годится для хатун быть пухленькой и показывать, как хорошо ее кормит муж, но это обременительно.
Хадаган рассмеялась. Кречет на ее рукавице взмахнул крылами.
— Ты никогда не будешь толстой.
«Вот Хадаган никогда не будет толстой, — подумала Бортэ. — Может, Небо и не наделило ее красотой, но стройна она, как девушка».
Охрана ждала их неподалеку. Бортэ намотала сворку кречета на рукавицу. Она немного отдохнула от своих волнений, но в стане они снова навалятся.
Юрты ханского стана усеяли равнину на обоих берегах реки, которая разлилась из-за весеннего таяния снегов. Бортэ поплотней запахнулась в соболью шубу, которая была одной из многих, подаренных хану ойратами. Белые соколы у ее охранников были тоже подарком ойратов. Джучи, посланный с войском, покорил ойратов и киргизов, и их северные леса были присоединены к государству хана. Тэмуджин поручил Джучи править этими людьми. Наверно, слухи о том, что Джучи не настоящий сын хана, наконец умолкнут.
Тэмуджин достиг многого со времени вторичного провозглашения ханом два года тому назад. Новый поход против тангутов, покорение оленеводов и лесных племен. Туматы после короткого сопротивления сдались ханскому генералу Дорбэю, который умно распорядился послать шпионов и распространить ложные слухи о передвижениях своих войск, что позволило ему застать туматов врасплох.
Но, кроме побед, были у ее мужа и огорчения. Ее приемный сын Борогул погиб, наткнувшись на засаду туматов. Огорченный Тэмуджин повел было армию против туматов сам, но Борчу и Мухали отговорили его. Бортэ знала, что Тэб-Тэнгри действовал заодно с двумя генералами. Шаман предпочитал удерживать хана поблизости от стана, в пределах действия своих заклинаний.
Бортэ знала, о чем шепчутся в юртах. Тэб-Тэнгри вещал на всех курултаях. Он прекословил хану на глазах у всех, не вызывая гнева Тэмуджина, и требовал все, что ему было угодно. Собственная мать хана не осмеливалась открыто высказываться против шамана, и теперь она была больна, чем доказывала, что рассердила духов. Стан Тэб-Тэнгри увеличился до таких размеров, что почти соперничал со станом хана, и еще многие семьи перекочевывали туда, чтобы служить шаману.
Тэмуджин, должно быть, знает, о чем говорят другие, но ничего не предпринимает. Бортэ не успела передать ему и нескольких слухов, как его горящие глаза заставили ее замолчать. Хан все еще боялся человека, который говорил с ним голосами покойников и, видимо, держал в своих руках жизнь Оэлун- экэ.
Хадаган спросила:
— Что тебя сейчас беспокоит?
— Думаю, ты знаешь. — Она могла положиться на Хадаган. Большая часть других жен и женщин Тэмуджина так боялась Тэб-Тэнгри, что даже не разговаривала о нем. — Видимо, Тэмуджин скоро примет меры. — Она сделала знак, отгоняющий нечистую силу. — Я говорила себе, что Тэб-Тэнгри непременно зайдет слишком далеко, и наш муж увидит, что его следует поставить на место. Что будет с нами, если что-нибудь случится с Тэмуджином?
— Этого ему говорить не следует, — сказала Хадаган. Бортэ вздохнула. Тэмуджин уклонялся от любого разговора о том, что может случиться после его кончины, словно он мог не подпустить смерть, отказываясь думать о ней. Наверно, он полагал, что заклинания Тэб-Тэнгри сохранят ему жизнь навечно.
— Он не хочет даже выслушать Хасара, — сказала Бортэ. — Обидели его собственного брата, а Тэмуджин делает вид, что ничего и не было.
А случилось недавно вот что. Хасар с шаманом поспорили. Говорили, что драка началась с нескольких небрежных шуток пьяного Хасара, и шесть братьев Тэб-Тэнгри жестоко его избили. Тэмуджин был в орде у Хулан, когда туда прибыл Хасар, чтобы потребовать наказания за оскорбление. Он мог бы расправиться с шаманом сам, но счел должным искать справедливости у хана. Однако Тэмуджин выгнал его, поиздевавшись, как это, мол, могучий Хасар позволил побить себя.
Она подумала, что Хулан могла бы попросить за Хасара, а хан мог бы выслушать любимую жену. Но Хулан не просила ничего. Наверно, именно поэтому Тэмуджин пылал страстью к ней, словно они поженились всего несколько дней назад. Красивое лицо мэркитки было всегда безмятежным, а взгляд ее милых карих глаз оставался задумчивым и отсутствующим. Прежде Бортэ верила в то, что она слишком слабая и ласковая. Хулан была добра и к самым униженным из рабынь, которые часто пользовались ее великодушием. Но она пользовалась благосклонностью хана, а он не полюбил бы так слабую женщину.
— Сперва Ибаха, — сказала Бортэ, — глупая девочка, которой было не под силу сладить с шаманом, а теперь страдает из-за шутки Хасар.
— Насмешка может быть оружием, — возразила Хадаган. — Человек, смеющийся над Тэб-Тэнгри, показывает этим, что он не боится его. — Она сделала знак, отвращающий беду. — Тебе надо быть
