— Осторожнее — нарветесь на ипритку! — сказал Белов.
— На что?
— Сумах ядовитый. — Белов показал на куст с маслянистыми темно-зелеными листьями. — Будет тяжелый ожог!
Я отдернул руку.
Начался перевал, стало сыро, подул холодный ветер. Машина преодолела последний подъем, ударила кузовом и остановилась.
Впереди, тускло поблескивая в лучах неяркого солнца, лежал Тихий океан.
Начался спуск. Теперь машина катилась легко и непринужденно. Расхлябанный кузов пел ритмичную песню: крак-крак-крак… Голубоватые сосны неслись мимо. Сделав зигзаг, дорога вылетела к берегу. Впереди, на плоском коричневом мысу, высветился столбик маяка.
— Край Света? — спросил Аркадий.
Белов кивнул.
Мы проехали мимо башни, белой, с кольцевым балконом и стеклянным фонарем наверху. Башня была окружена грудой пристроек, бетонные казематы соединялись между собой глухими переходами. Маяк был похож на крепость, которой предстоит выдержать осаду долгих зимних штормов.
Машина резко затормозила.
— Дальше не проедем, — сказал шофер.
Внизу под обрывом, в центре небольшой бухточки, между двумя острыми, как лезвия ножей, скалами виднелся изуродованный корпус судна. Черные бакланы рядками сидели на его палубе.
— Вот ваш пароход, — негромко сказал Белов.
Разделив поклажу — корпус надувной лодки, весла, помпу, рюкзак — осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и, обгоняя нас, уносились вниз камни.
Судно лежало метрах в пятидесяти от берега.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку помпа хрипела. Мы провозились целый час, пока наконец борта лодки не округлились и не стали тугими.
Спустили лодку на воду и, чувствуя себя в ней как неопытные наездники на непослушной лошади, двинулись в путь.
Острые края железных листов выступали из бортов, грозя распороть наше утлое суденышко. Мы кружили до тех пор, пока не приметили ровную стенку — остатки корабельной надстройки. Аркадий уцепился руками за иллюминатор. Белов с неожиданной легкостью прыгнул на палубу. Привязав лодку, мы начали осматривать пароход.
Зеленые нитевидные водоросли покрывали мокрые стены. Мелкие крабы шурша убегали при нашем приближении. На дне залитых черной водой трюмов мерцали фиолетовые иглы ежей.
Годы не сумели окончательно разрушить корпус. Палуба сохранилась, борт, правда, во многих местах разошелся, но надстройка в средней части судна была цела. Над ней торчали изогнутые остатки мачт и трубы.
Аркадий карабкался с одной балки на другую, лазал по трапам, заглядывая в каждый люк.
— Где тут шлюпочная палуба? — спросил он.
— Мы на ней.
Белов сидел на корточках и скоблил угол между двумя балками. Они соединялись треугольной кницей. Перочинным ножом Белов отделял пластинку за пластинкой гнилое железо.
Я уже понял тщету поисков. Зимние штормы вымыли из корабельных кают все. То, что не было унесено волнами, скрывалось теперь под грудой обрушившегося в трюмы железа или лежало на дне бухты под многометровым слоем песка.
— Что вы делаете? — спросил Аркадий.
Инспектор вытер тыльной стороной ладони потный лоб.
— Помогите мне.
Мы присели рядом и стали расчищать углубление. Наконец из-под ржавчины блеснуло железо.
Наши ладони были перепачканы коричневой пылью, пальцы кровоточили.
— Что мы делаем? Вы можете сказать или нет? — взорвался Аркадий.
Угол был расчищен, заклепки, которыми соединялись балки, обнажены.
— Это не «Минин», — сказал Белов. — Это «Аян». — Он печально усмехнулся.
Воцарилась тишина, великолепная тишина, которая всегда сопутствует неудаче. Слышны были только бормотание волн и тоскливые крики бакланов.
— Из чего вы это взяли? На судне нет ни одной надписи, — спросил Аркадий.
— Вот. — Белов погладил ладонью очищенные от ржавчины заклепки. — В 1909 году фирма Ланц перешла на крепление палубного бимса со шпангоутом с помощью кницы и восьми заклепок вместо шести, как это делалось ранее. «Минин» был построен в девятьсот шестом году, «Аян» заложен в девятьсот девятом… Здесь восемь заклепок.
Аркадий слушал Белова, хмурясь и кивая в такт его словам.
— Значит, это «Аян», — сказал он и захохотал. — Значит, это «Аян»! Ура!
С берега уже раздавались автомобильные гудки.
Назад мы ехали той же дорогой. Машина мчалась по ломкой, стеклянной воде ручья. Обезумевшие форели выскакивали из-под колес. Аркадий держался рукой за мое колено и счастливо улыбался.
— Ты понимаешь, — кричал он мне в ухо, — я струхнул. Как только увидел этот пароход, струхнул: в нем бы нам ничего не найти. Не найти — слышишь? А так есть еще шанс!.. Может быть, там, у Двух Братьев, до сих пор лежит «Минин»? Лежит спокойно на дне и ждет нас!
Не застав на Кунашире Василия Степановича — он уехал по своим музейным делам на Сахалин, — мы с Аркадием вернулись на Изменный и с первым же катером отправились к Двум Братьям. Мы везли с собой небольшую лодку, которую нам дал Матевосян.
За черной грядой рифов вяло раскачивался океан.
Сперва мы прошли в лодке вдоль внутренней стороны мели. Черные блестящие камни неторопливо проплывали мимо борта. Пузырчатые бурые водоросли шевелились у их оснований.
Аркадий лежал на носу лодки и держался за борт побелевшими от соленой воды пальцами.
— Что видно?
Он безнадежно махнул рукой.
Зыбь лениво двигала воду.
Мы бродили между камней, то и дело уклоняясь от их острых, покрытых липкими водорослями боков.
— Смотри! — сказал вдруг Аркадий.
Он вытянул руку. Там, впереди, резко отличаясь от горбатых, облизанных волнами круглых каменных лбов, виднелся правильный черный прямоугольник.
— Это не камень.
Я перестал грести.
— Похоже. И верно не камень. Это какая-то платформа.
Мы прошли между извилистыми рядами бурых, вытянутых по ветру водорослей — ламинарий, проскользнули мимо островерхого кекура и очутились около ржавой, в черных потеках, железной платформы. Смятый, безжизненный металл — груда лома…
— Аркадий, как ты думаешь, — глухо спросил я, — что это?
— Остатки парохода.
Нос лодки ударился о платформу. Держась за ее края, мы перебрались на обломок судна.
При виде нас прозрачные рачки, как брызги, покатились по железу.
