расклеить их той же ночью. Однако на улице я был арестован и брошен в тюрьму, где просидел всего двое суток. Тюрьма была захвачена отрядом подпольщиков, а мы, арестованные, выпущены.
Вернувшись в музей, я не обнаружил там ни директора, ни пенала.
По сообщению жителей соседнего дома, ночью, перед эвакуацией, в музей ворвалась группа вооруженных офицеров. Вскоре они ушли, вместе с ними музей покинул и Соболевский. Какие вещи были унесены, соседи не видели, но через час после их ухода в музее начался пожар. Потушили его жители соседних домов (пожарная команда не приехала), при этом большая часть экспонатов пропала, что установлено актом инвентаризации, к составлению которого я привлекался.
После сдачи в государственные фонды оставшегося имущества музея я уехал из Владивостока, занимал ответственные должности в системе органов культуры и здравоохранения. В родной город Владивосток вернулся недавно, после выхода на пенсию.
Возвращаясь к личности директора Соболевского, могу сказать, что, кроме случая с кражей документов, других отрицательных черт за ним не могу отметить.
Искать же пенал, по моему убеждению, следует в подвале дома или в саду, окружавшем музей, где он вполне мог быть зарыт Соболевским.
— Теперь мы знаем историю пенала. Многое стало ясно, — сказал Аркадий. — Прилепа ошибается только в одном — пенал не был спрятан, его увезли. А главное — мы теперь знаем: в нем есть важные документы и еще какая-то тетрадь — тетрадь Соболевского.
Маленькое суденышко навалилось на пирс, раздался короткий хруст дерева и протяжный скрип стали.
Двое парней на палубе катера — рядом с ними стоял Василий Степанович — с любопытством разглядывали поселок.
— Водолазы? — крикнул Аркадий.
Парни закивали.
— Давай, ребята, выкидывайтесь, — сказал им, выходя из ходовой рубки, моряк в мятой капитанской фуражке. — Стоять не будем.
На пирс полетели рюкзаки, сумки, открыли борт, стали выносить какие-то ящики.
— Акваланги привезли, — сказал через борт Аркадию Василий Степанович. — Ну как, заждались? Новости есть?
— Есть немного.
Последней вынесли на причал связанную в оранжевый тюк палатку. Катер затарахтел дизелем, вычертил сложную кривую посреди бухты и исчез.
— Ну что ж, давайте знакомиться.
— Николай…
— Боб.
— Вообще-то его зовут Борисом, — объяснил Василий Степанович. — Но, сами понимаете, Боб звучит лучше — приобщение к цивилизации.
— Какая там глубина? — спросил Николай.
— Двадцать метров.
— Когда мы уродовались на «Эмбе», — сказал Боб, — у нас палатка стояла на палубе. Это около Сухуми, дыра у нее в борту была — грузовик въедет! Немцы торпедировали в начале войны… Начнем скоро?
Утром мы ушли к Двум Братьям.
На «Минине» ничего не изменилось.
По наклонной, изъеденной ржавчиной палубе бегали серые, похожие на пауков крабы. В пробоинах тускло светилась вода.
Николай ходил по обломкам «Минина», как кошка, принюхиваясь.
— Так… так… — бормотал он.
Затем они с Бобом надели акваланги, с плеском, баллонами вперед, упали в воду, поблескивая ластами, скрылись.
Овальные пузыри, вихляя, поднимались из глубины. Они выскакивали на поверхность и с легким урчанием распадались.
Мы с Аркадием ждали.
Прошло полчаса, Николай с Бобом взобрались на платформу, сняли акваланги, закутались в одеяла и стали рассказывать.
— Кто его знает, — как-то неопределенно начал Николай. — Пароход, конечно, тут. Вернее, то, что от него осталось, — средняя часть. В общем, лом. Там, под нами, машина, котлы. Много труб. Заросло все, раковин, извести — горы.
Аркадий слушал и мрачнел.
— Водорослей — лес, — добавил Боб.
— Не в них дело, — продолжал Николай. — Судно почему уцелело? Сидит между камней. Здоровенные две скалы. Из-под воды, если смотреть, получается так: скалы — между ними судно. Тут же лежит отдельно нос, корма. А чего удивляться — столько лет прошло.
Накатился дождь, капельная морось упала на остатки «Минина», море слилось с небом, воздух стал серым, непрозрачным, низкие ленты тумана повисли над скалами, как бинты.
Матевосян стоял на берегу и с удивлением смотрел, во что превратила Двух Братьев фантазия Боба. Позади скрипел форштевнем о гальку водолазный бот.
Боб был комендантом. Он сам назначил себя комендантом острова и начал с водружения флага. На острове рядом с палаткой он установил мачту, на мачте развевался флаг. На нем были нарисованы два скрещенных баллона от акваланга и водолазная маска.
Боб объяснял бригадиру назначение флага:
— Это вымпел. Понимаете? Вымпел, как на военных кораблях. Сегодня подняли, а в день окончания работ торжественно спустим.
— Флаг — это хорошо, — спокойно отвечал бригадир. — А хлеб где будешь брать?
— Проживем на галетах.
— Умрешь ты на галетах. Деньги дай — привозить будем. Раз в три дня буду присылать катер.
Боб провел его в палатку. В ней стояли четыре раскладушки, стол, лежали акваланги, четыре рюкзака и наши с Аркадием чемоданы.
Рядом с палаткой стояли укрытые прозрачной пленкой компрессор и мешки с консервами.
Кухня располагалась под скалой, в нише.
Подивившись нашему быту, поцокав языком, Матевосян ушел.
Каждое утро, гремя кружками, мы собирались на завтрак. Потом надували шлюпку, и водолазы шли обследовать судно.
Начали с осмотра дна.
