Карлу. Тот поначалу сильно нахмурился и долго мрачно разглядывал творение Дикуила. Затем лицо короля стало медленно разглаживаться, светлеть и наконец Карл промолвил, разглаживая свои пышные усищи:
– Таков он, значит, мой элефант!.. Ну пускай будет таким. Приказываю изготовить особое знамя с изображением могущественного элефанта в окружении моих анаграмм.
Приказ Карла был выполнен, и вскоре ахенские мастерицы сшили златотканое знамя, в центре которого был изображен зверь, сконструированный Дикуилом. Это был не то бык, но безрогий, не то весьма толстый конь с огромными ушами и длинным обвислым носом, из-под которого торчали родственные кабаньи клыки, только очень длинные. Задние окорока у него были точь-в-точь свиные, зато хвост пышный, как у ухоженного аквитанского скакуна, и в основании хвоста цвела лилия. Под носом у сего чудища располагалась лира. Тем самым Дикуил хотел показать, что элефант способен издавать весьма музыкальные звуки, но если честно, впечатление было таково, будто зверюга всерьез намеревается закусить этой лирою. И, пожалуй, лишь изящные анаграммы Карла несколько сглаживали общую картину, изображенную на знамени.
Элефантово знамя получило статус наравне с другими знаменами и эмблемами Карла и должно было участвовать во всех его походах. Уже на следующий год его увидели непокорные саксы, а когда тем из них, которые попали в плен или добровольно принимали присягу Карлу, втолковывали, что сие и есть их мифический зверь Ифа, иные из них благоговейно трепетали, а другие недоверчиво ежились или фыркали.
Два года подряд Карл только то и делал, что усмирял – впрочем, без особенного кровопролития – саксов. На третий год после появления элефантова знамени Карл решил вновь навести порядок по другую сторону Альп. С наступлением Великого поста он перешел со своим войском через горные перевалы и в Мантуе собрал генеральный сейм, на котором объявил о своем намерении придать особые полномочия своим сыновьям в отношении Италии и Аквитании.
В середине марта Карл оставил Мантую и двинулся в Рим, чтобы там встретить Пасху.
Стояла волшебная ранняя итальянская весна, и окрестности Эмилии, в которых оказался государь, переправившись через Пад, столь унылые в летнее время, сейчас казались милыми. И все же Парма даже весной оставалась Пармой – скучнейшим и захолустнейшим городишком, где ничто не могло тронуть воображения путешественника. Карл решил лишь на пару часов задержаться здесь, и когда он обедал, Дикуил и Дунгал подвели к нему какого-то высокого и худощавого человека, на которого король ни за что не обратил бы внимания, не будь гибернийцы так взволнованны.
– Ваше величество, позвольте вам представить, – обратился к королю Дунгал, – Перед вами один из блестящих умов современной Британии – дьакон Альбинус, заведующий знаменитой Йоркской школой, автор Жития святого Мартина, поэт и знаток бесчисленного множества языков.
– Рад такому знакомству, – улыбнулся Карл. – Прошу вас, почтенный Альбинус, отобедайте с королем франков. Я наслышан о Йоркской школе и весьма сожалею, что Йорк не находится в двух часах езды от Ахена или Геристаля.
– Для такого государя, как вы, ваше величество, нет ничего невозможного, – с улыбкой учтивости отвечал Альбинус, – Только пожелайте – и Йорк переедет в Ахен или Геристаль.
– Смотрите, вот возьму и пожелаю! – засмеялся Карл, – Какими судьбами вы оказались в этих скучнейших местах Италии?
– Я еду из Рима домой, – сказал дьакон, – а в Риме получил паллиум для нового Йоркского архиепископа Эльберта. Все, что у меня есть в жизни и в душе, всем этим я обязан ему.
Он заведовал школой до получения кафедры, а затем поручил школу мне.
– Странное у вас имечко, – усмехнулся Карл, нисколько не видя в этом человеке чеголибо примечательного, – Больше похоже на кличку[62].
– А это и есть кличка, – кивнул дьакон из Йорка. – Школьная. А на самом деле меня зовут Алкуин.
– А вот Алкуин – красиво, – сказал Карл, – Обещаю вам, что своего пятнадцатого сына непременно назову Алкуином.
И король первым расхохотался своей, как ему показалось, весьма остроумной шуточке.
Алкуин Альбинус из вежливости тоже посмеялся, затем вдруг решительно заявил:
– Этого никогда не будет.
– Вот как? Почему же? – прекратил свой смех король. – Вы хотите сказать, что Хильдегарда не нарожает мне еще двенадцать сыновей? Ошибаетесь. Она способна наплодить и больше; правда, Хильдегарда?
– Для меня нет лучшего удовольствия, – ответила швабка.
– И все же двенадцати сыновей у вас не будет, – сказал дьакон и, почувствовав нависшее над столом неприязненное молчание, поспешил объясниться: – Простите, ваше величество, но я без тени лести считаю вас наиглавнейшим действующим лицом современной истории, а потому имею дерзость говорить такие вещи.
– Не понимаю, – сурово сказал Карл.
– Все очень просто. Я обладаю некоторыми способностями заглядывать в будущее людей, а поскольку вы, ваше величество, интересуете меня больше, чем кто-либо на земле, то я знаю о вашем будущем больше, нежели кто-либо из живущих.
– Ну, например, что будет со мною в Риме? – спросил Карл с откровенной насмешкой.
– Но если я произнесу это вслух, то раскрою ваши планы, о которых вы пока еще никому не сообщали, – сказал Алкуин Альбинус.
– Можете сказать мне на ухо, – дозволил король.
– Благодарю, – сказал заведующий Йоркской школой, наклонился к уху франкского государя и прошептал: – Вы назначите Карломана королем Италии, а Людовика – королем Аквитании, Папа помажет их, причем Карломана под именем Пипина, а вы за это подарите Папе область Сабину.
– Хм, – озадаченно хмыкнул Карл. – Об этом и впрямь почти никто не знает.
Он посмотрел внимательнее в глаза Алкуина и увидел в них ум, усмешку, дерзость, задор, но и – любовь. Он почувствовал рядом с собой человека, который почему-то его очень любит. На душе у него стало муторно.
– Да, – сказал Алкуин, – если в Рим приедут послы от византийской императрицы и попросят руки Хруотруды для царевича Константина, не говорите ни да, ни нет.
– Вы что, волшебник? Колдун? Ясновидящий? – все еще раздраженно спросил Карл.
– Я – Христов воин, и если что-то открывается мне, то лишь во время искренних молитв, – сказал Алкуин.
Карл с минуту смотрел на него, затем молча принялся жевать жаркое, а когда все было съедено, сказал:
– Мне нужен такой штукатурщик. Как насчет того, чтобы Йорк переселить куда-нибудь поближе к Ахену?
– Я же сказал, что для такого государя, как вы, нет ничего невозможного, – сказал Алкуин.
– Что ж, я буду ждать вас, – сказал Карл. – Благодарю за приятную беседу. Обед окончен, и нам пора отправляться дальше. Парма – слишком унылый городок, чтобы задерживаться в нем надолго.
На том и закончилась их первая встреча. Карл прибыл в Рим, отпраздновал там Воскресение Господне, а в светлый вторник Папа Адриан нарек Карломана новым именем – Пипин, после помазал его королем Италии, а пятилетнего Людовика – королем Аквитании, торжества по этому поводу плавно перетекли из апреля в май, и за все это время Карл ни разу не вспомнил о предсказаниях Алкуина Альбинуса, даже когда Адриан выпросил у него дарственную на область Сабину. И лишь когда в начале лета в Вечный город прибыло посольство от константинопольской василиссы Ирины с предложением обручить принцессу Хруотруду с царевичем Константином, королю франков вдруг припомнилась мимолетная встреча в Парме со странным Йоркским дьаконом.
– Хм! – усмехнулся он этому воспоминанию, пообещал послам в ближайшие несколько дней обдумать предложение и дать ответ, а в тот же вечер за ужином спросил у всех, кто присутствовал при пармском разговоре: – Кто из вас помнит, что именно посоветовал тот выскочка из Йорка? Я имею в виду насчет греков и их сватовства.
– Я помню, – сказал Дунгал.
