— Не важно, что я думаю. Есть факты, — давил следователь.
— Ну, я могу, конечно, написать, но ведь это не правда. Получается, я обману закон и суд. А как же справедливость? — с наивным видом пиздела свинья.
Следователь злобно вылупился на нее своими маленькими глазками:
— Но ведь ты же брала эти книги!!! Все говорят!!! — заорал он.
Подстилка испуганно съежилась и проплакала:
— Не-ет, я не бра-ала.
Козел резко встал и вышел. Подстилка опять услышала за стенкой его голос.
Потом в комнату заглянула та же баба-следовательша, жрущая семечки, и посмотрела на замученную Подстилку:
— Ты где-то учишься? — ласково спросила она.
— Не-ет, я уже не учу-усь, а пойду осенью рабо-отать.
— Куда?
— В ин-сти-ту-у-ут, — наивно вылупив беньки, пиздела идиотка.
В коридоре замаячила харя следователя и еще какого-то толстого козла. Они пялились на Подстилку и ржали.
Потом жирный боров завалил в комнату, а те двое свалили. Подстилка пересралась насмерть за свою вонючую щель: «Ну, все, теперь мне пиздец. Этот козел точно меня сделает!»
Толстый козел посмотрел на Подстилку своими заплывшими свиными глазками:
— Че, все в отказ идешь! — проревел он.
— Куда? — тупо спросила Подстилка. — А, в отказ, да, в отказ, — пиздел охуевший от ужаса маразматический ум.
— Ты мне веришь? — спросил боров.
— Да! Вам верю! — голосом пионера призналась дура.
— Ну, так вот тебе слово мужика. Если ты признаешься, то все, я тебя отпускаю без всяких! — давил на мозги урод.
— Ну, я же не брала, — из последних сил сопротивлялась Подстилка, в своем воображении уже задавленная толстым пузом борова.
— Брала — не брала. Какая разница! Ты вот давай, бумажку подпиши и все, пойдешь домой со своим женихом. Слово мужика!
— Ну ладно, я могу подписать. А это не против закона? Я же неправду напишу.
— Ну, пиздец! — еле оторвав свою тушу от стула, боров выперся.
«Слава Богу! Пизда цела!», — возликовала тупая.
Опять заперся следователь:
— Паспорт где? Дома?
— Да-а.
— Жених знает где?
— На-аверно.
— Ты че с ним вместе живешь? — вдруг заинтересовался следователь женишком ебаным.
— Ну да-а.
— Давай, бросай его.
— Ну, он же хо-ро-оший, — пищала идиотка.
— Ладно, — разозлился следователь, — сейчас он за твоим паспортом поедет и лекарства твои привезет, — проявил заботу дурак.
«Все, пиздец, — пересралась дура. — Сейчас они увидят мой паспорт и посадят меня до самой смерти еще и за то, что я без регистрации здесь в их сраном городе живу».
— Идем со мной, — позвал след. — Сейчас посидишь здесь, подождешь нас, мы съездим в одно место.
— А я в туалет хочу, — заявила Подстилка.
— О, Господи!
— Ну-у я же не вино-овата, я же у-уже да-авно гу-уляю, — старательно корча из себя двухлетнего выпиздыша, проныла дура.
— Идем-идем, — ласково сказал след. — Ты только дверь не закрывай, а то упадешь еще в обморок.
Подстилка зашла в кабинку и судорожно стала закрывать дверь, боясь, что он зайдет и заставит ее сосать свой вонючий Мудя: «Не просто так он тебе сказал дверь не закрывать! Сейчас придет сюда со своим волосатым хуем, — вовсю гнал образы долбоебический ум. — Не-ет, надо слушаться, быть послушной», — пиздела ноющая часть, и дебильная стала открывать замок. «А вдруг он сюда запрется и тебя выебет!» — Подстилка опять закрывала дверь. «Нет, он не должен знать, что ты боишься. Он дернет за дверь и увидит, что она закрыта», — тупая опять открывала замок. «Ага! Пусть он тебя насилует! Ебите ее, кто хочет!», — недоношенная закрывала замок. «Ой, надо же быстрее срать, а то долго. А вдруг я и вправду в обморок упаду, — вошла в образ здоровая, как кобыла, дылда. — Ладно, открою», — идиотка открывала замок. «Суки! — вдруг заорало в ней что-то еще, наверно, говно, которое уже вылазило из жопы. — Дайте посрать, нахуй!» Подстилка с перепугу плюхнулась жопой на грязный унитаз и стала срать. Но дебильные части и тут не давали покоя. «Ой, а вдруг он сейчас зайдет? Что же тогда будет со мной?» — проныла пизда, и Подстилка, рискуя насрать на пол, потянулась закрывать дверь. Но, не дотянувшись, она уселась обратно и, вся дрожа от страха, еле-еле просралась. «Блядь, какое же я говно! — прорвалось сквозь смрадную завесу мыслей осознание. — Даже посрать не могу спокойно, не могу принять элементарное решение и еще на что-то залупаюсь. Вот и заслужила — сиди теперь здесь, дура, и никто тебя не спасет!»
Благополучно выйдя с параши, Подстилка увидела харю следа, которая маячила метров за 5 от нужника. «Да-а, съебаться не удастся», — и Подстилка уныло поперлась к своему надзирателю.
— С облегчением, — блестя похотливыми глазками, сказал он.
— Спа-асибо, — пропела дура, стыдливо опуская глазки вниз, ощущая как кобель поедает ее глазами.
— Идем, подождешь нас здесь. Мы скоро приедем.
След взял стул и повел ее в приемную, где заботливо усадил на стульчик и поручил Подстилку менту- дежурному:
— Сейчас ее жених паспорт привезет, а когда мы приедем, она напишет объяснение, и все.
«Слава Богу!» — повелась на базар тупая и тут же расплылась как понос, будто ее уже отпустили, и она преспокойненько сидит дома, вместо того, чтобы воспользоваться затишьем и изо всех сил молиться СИЛЕ, которая одна только и может спасти.
В дежурку то и дело приходили менты и ментовки. Они пиздели, шутили, ругались. Подстилка, вылупив зенки и навострив уши, поражалась ихнему состоянию. Оно было сильным и активным, без всякой сентиментальной и расслабленной ереси. Менты молнией влетали в дежурку, быстро и громко пиздели, матерились, гоготали во всю глотку и вообще больше напоминали ей рулонитов, чем простых мышей.
— Блядь, куда нахуй этого мужика определить? — бесился дежурный.
— Если глаз вытек, то к нам, — отвечала баба, — а если просто рана, то не к нам.
«Во бля, пиздец, глаз вытек!», — охуела Подстилка.
Через каждые пять минут дежурному поступало сообщение о скандале.
— Сука! — матерился он. — Хули они сегодня все скандалят? Заебали!
— Митрин! — орал он потом в телефон. — На проверку! 10 мест!
Через секунду в дежурке появлялся Митрин, забирал бумажку с адресами и орал на бегу:
— Ты нам давай-давай, скидывай, чтоб до утра ничего не осталось.
«Нихуя себе, они работают!», — только лупала беньками идиотина.
Но больше всего ей понравились бабы-ментовки. Сильные, подтянутые, самостоятельные. Они хоть и шутили, флиртовали с мужиками, но в их голосах не было дебильных слащавых, жалких и заискивающих ноток, как в голосе мамаши и Подстилкиных подружаек, они не были сентиментальны и размазаны в говно, как обычно растекаются все бабы при виде принцев. Они гибко и быстро меняли свое состояние.
