подчеркнуто озабочен и злится, что мы хохочем. Что делать, мы как воробьишки, которых пригрело солнышком. Солнышко, впрочем, холодноватое и ветер прохладный,— но попутный.
Единственный несчастный на борту — Норрис. Жалко его. Отснято мало, камеры нет, а если рандеву с посланцем «Галф-компани» вообще отменится? Не найдут нас в море, и все!
РАНДЕВУ
Около двух часов дня на горизонте показался буксир. Выслали ему навстречу «Зодиак» и в два рейса переправили на борт новую камеру и запасные части к ней. Норрис только что на них не молился.
Представитель компании Лейв Тор-велл нанес нам визит. Держа в руке бокал с вином, он объявил торжественно, что у них на судне припасена бутылка шампанского (я чуть не сказал «спасибо», но успел прикусить язык) и что они теперь ее разопьют, ибо разыскать «Тигрис» было совсем нелегко. Кстати, они сначала обнаружили нас визуально, а потом уже засекли радаром, хотя мы специально вывесили на мачте здоровый кусок радио контрастной фольги. Надейся после этого на электронику.
ВПЕРЕД!!
В помощь большому парусу поставлен маленький. Ход прибавился, управлять легко и, главное, курс верный.
У нашей «петли» вырастает, наконец, хвостик.
И пусть многое нас на лодке заботит, пусть веревки трутся о деревяшки, на корме иногда появляется вода — мы радуемся.
В Индию, в Пакистан ли — только бы двигаться, а не топтаться на месте.
Ветер дует ровно, волн совсем нет, «Тигрис» послушен малейшему движению рулей, за ним кипит приличный бурун — чем не жизнь?!
— Да,— откликается Тур,— не то что сидеть в кабинете и сражаться с тремя телефонами.
— Жаль только, что чисто мужская компания,— подает голос с мачты Норман.
И разговор переходит на извечную проблему экспедиций...
Отправил с буксиром Ксюше весточку: «Все в порядке».
ГЕРМАН ПРИНИМАЕТ КРЕЩЕНИЕ
Ночью был аврал. В какой-то степени по моей вине. Наша с Германом вахта начиналась в два. Собираясь, я слегка замешкался (где перед у брюк?), напарник заступил в одиночку и почти сразу призывно закричал. Упустил момент, шляпа! На компасе вместо ста двадцати — девяносто. Скорей выруливать. Бросился ко второму рулю, но поздно, оба паруса неистово полоскали и хлопали, лодку продолжало заваливать влево. Норман высунулся из хижины и заорал «Все наверх!» самым противным голосом, на какой был способен.
В свете луны на палубе замелькали обнаженные тела.
Трудно сейчас сказать, кто где был и за что тянул, но вскоре курс выправился. А бешеный галоп продолжался: паруса гнутся вперед, выпученные, как беременные животы. Высоченные волны догоняли нас, подкатывались под днище и убегали вперед, вырывая румпель из рук. Править при такой скачке нелегко, но приятно: играешь в честную игру и стараешься победить.
Стоял до половины третьего, а рядом маялся и переживал бедный Герман, он думал, что лишен доверия, и не осмеливался предложить помочь. Успокаивал его, как мог: на «Ра» похожие ситуации бывали нередко, катастрофы не случилось, и вообще не он, а я виноват. Герман возражал, казнился и вопрошал с надеждой: «Я ведь перестану когда-нибудь быть новичком?..»
СТАБИЛЬНОСТЬ
Хвост «петли» удлиняется. Идем курсом 120—130° в направлении, примерно отвечающем нашим планам.
О том, что режим стабилизовался и настроение экипажа вошло в норму, можно судить по специфическим признакам.
Если Эйч-Пи удит, Герман спит, а Тур рассуждает насчет долины Инда, значит, душевное состояние их безоблачно. Воркотня Карло тоже, как ни парадоксально, свидетельствует об уравновешенном состоянии его духа.
Норман, как только чрезвычайные происшествия перестают его отвлекать, возвращается к своему любимому коньку — рассуждениям по поводу гамбургского паруса, который так и едет с нами бесполезным грузом.
Сегодня, поймав за пуговицу Тура, он в который раз принялся тревожить тень саутгемптонского эксперимента, взывать к авторитету какого-то Энди, проводившего опыт.
На спальном мешке были разложены листки машинописи, схемы, снимки, раньше не попадавшиеся мне на глаза. «Дай взглянуть!» Взглянул, осмыслил — мама моя!
КОНЕЦ «САУТГЕМПТОНА»
Энди и его собратья — молодцы. Бравые парни. Потрудились на славу.
Построили и пустили в бассейн модель камышовой лодки, испытали ее с различной парусностью и выдали соответствующие рекомендации, скрепив их подписями и обосновав документами.
Эти рекомендации стали для наших навигаторов Библией или, если хотите,
Кораном: клясться — сколько угодно, толковать допускается, сомневаться — ни-ни.
Резали и сшивали парусину, мудрили с центром тяжести, созывали на совет знатоков — почему «Тигрис» не лавирует, почему он не яхта? И потрясали бумагами: глядите, как все в них, ясно и гладко.
А там, в бумагах, содержалось крохотное незаметное «но»: изящный лабораторный двухметровый «Тигрис» был не камышовым, а пластмассовым!
Сравните поверхность, к примеру, телефонной трубки и соломенного жгута!
Рецепты, найденные в условиях идеальной обтекаемости, выписывались для шероховатого, не подлежащего шлифовке корпуса, опутанного к тому же по спирали толстой веревкой. О какой ламинарности могла идти речь, о каком принципе самолетного крыла? При любом парусе, при любом положении рулей и килей острые курсы для нашего стога недостижимы, да и скорость выше шести узлов тоже, ибо его гасят турбулетные завихрения!
Тратили время и деньги, возмущались, что теория расходится с практикой, винили все на свете, а разгадка — вон она, на глянцевых фотолистах.
Тур пожимал плечами: «Очень странно. Солидный научный центр, и такой пассаж». Норман медленно краснел.
Вероятно, я здорово подпортил кое-кому путешествие. Может, надо было обставить этот разговор как-то деликатней, но я не успел сманеврировать. Слишком велика была неожиданность. Авторитеты лопнули. Кончился злосчастный «Саутгемптон».
ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ
19 января 1978 года. Завтра — семидесятый день с момента спуска лодки на воду. Около пятидесяти ушло на стоянки, ремонт и прочее, три недели — в общей сложности — идем по маршруту.
Ветер то стихает, то усиливается, движемся толчками, но — по прямой.
Из мелких событий: поймана корифена, поджарена в фольге и подана на стол под японским (Тору- сан — дежурный кок!) соусом «Тысяча островов». Подштопана нижняя кромка грота — перетерлась-таки о форштаг. Заново сделаны петли для боковых килей по правому борту, поскольку старые испортились.
Событие покрупнее: говорил с Москвой, давал интервью Вадиму Белозорову — и предложил организовать радиоконтакт «Тигриса» с орбитальной станцией «Салют-6». Это было бы прекрасно — беседа «прошлого» Земли с «будущим». Во мне зашевелился телевизионный журналист...
Тетрадка на исходе, подытоживаю. Эль-Курна — Басра — Бахрейн — Оман. Пристрелочный круг по Аравийскому морю. Сейчас на юго-восток. Настроение бодрое. Все в порядке.
Не знаю, какая судьба ждет эти странички, эту тетрадь, обтрепанную, замусоленную по обрезу.
