вьетнамках. Покрутив головой, гаркнул зычно:
— Маринк, Аркадий Аркадьевич просит, чтобы ему укол поставили.
Марина высунула из-за столика аккуратную белокурую головку и ответила лаконично:
— Перебьется. В девять всем буду ставить.
Парень вяло махнул рукой и буркнул себе под нос:
— Стерва! — Крутя в пальцах сигарету, зашаркал по коридору, придерживая второй рукой больной бок.
Проскурин хмыкнул.
Справа осталась перевязочная, ванная, затем, похоже, туалет — без вывески, но запах спутать сложно, — потом еще пара каких-то дверей, опять же без номеров и пояснительных табличек, а следом стеклянная, довольно опрятная, с надписью «БОКС № 12». Хорошо.
Проскурин постучал, и тут же из-за дверей донеслось:
— Ну заходи, заходи, чего стоишь-то?
Майор толкнул дверь и вошел.
Алексей полулежал на койке, почитывая старый номер «Юности». Увидев входящего Проскурина, он улыбнулся:
— Ну, как успехи, мил человек?
Проскурин неожиданно для самого себя улыбнулся в ответ:
— Нормально. А что не спрашиваешь-то, кто идет? Вдруг бы твой капитан пожаловал?
— Ха! Я ведь не дома за семью замками. Капитан стучать не стал бы. Просто вошел бы, и все. А таких вежливых, как ты, в этой больнице вообще нет. Кому стучать-то?
— Ну ясно. Хорошо мыслишь, дельно. — Проскурин придвинул больничный стул с красным инвентарным номером на поперечной перекладинке под давно вытертым сиденьем, присел, поправил халат. — Как чувствуешь себя?
— Ничего, сносно. Лучше, чем утром. Хоть температуру сбили, да и мутит меньше.
— Доктор сказал, что кровь тебе переливать не надо. Напугала меня аптекарша.
— Я знаю, — кивнул Алексей. — Они меня тут затретировали совсем своими уколами. Чувствую, когда выйду, смогу этим самым местом кирпичи ломать.
— Все равно рад за тебя. Разузнал я кое-что. И про тебя, и про себя. Много нового, интересного. — Проскурин в двух словах обрисовал ситуацию.
Тот посерьезнел:
— Ну надо же. А я-то думал, чего Поручик так орет? Смотрел, смотрел, ракет вроде не видно, а это, оказывается, я его сбил.
— Мало того, ты еще и двоих милиционеров застрелил, а третьего ранил. Опознал он тебя.
— Ну понятно. Меня бы так напугали, я бы и архангела среди чертей опознал. — Алексей вздохнул. — Ну и что делать думаешь?
— А что делать? Честно говоря, произошло именно то, чего я и боялся. Влипли мы с тобой по самые уши. Одни макушки торчат. Историю они, конечно, выдумали красивую. На слово тебе никто не поверит. Правда, существует полетная карта, и, я думаю, при случае мы ею воспользуемся. Ведь не сам же ты эту карту нарисовал. Наверняка тебе ее вручили в торжественной обстановке. И печать на ней, и подпись.
Алексей кивнул:
— Это единственное доказательство, которое у нас имеется.
Проскурин подумал секунду.
— Вот чего я боюсь, так это того, что выйдем мы на честного человека — примерно такого же, как я, — Проскурин снова усмехнулся, — он нам поверит, затем придет толстый дяденька в погонах с большими звездочками, возьмет полистать твое дело — ему ведь не откажешь, — а потом раз — фокус! Была полетная карта — не стало полетной карты. Аплодисменты.
— Что значит не стало? — не понял Алексей. — Куда же она денется?
— Ну и телок ты, Семенов Алексей Николаевич. Исчезнет твоя карта. Исчезнет, и все. Как Поручик. Где он? Был и нету. Потеряют или еще что-нибудь, а потом скажут, что ее и вовсе не было. И все наши с тобой доказательства рассыплются, как карточный домик. Ты, я думаю, получишь пятнашку, это в лучшем случае. В худшем — вышку. А я… Мне полегче будет. Я лет на восемь-десять поеду лес валить. Если, конечно, нам обоим посчастливится в живых остаться.
Алексей посмотрел на него и хмыкнул:
— Очень весело. Прямо умереть можно со смеху.
— А что теперь-то грустить? — В голосе Проскурина слышалась злая, немного натянутая веселость. — Сейчас действовать надо, а грустить будем потом.
— Котлету с хлебом будешь? — спросил вдруг Алексей.
— Чего? — опешил майор.
— Котлету. Несоленую. Невкусную. С черным хлебом. От ужина у меня осталась.
Проскурин вдруг захохотал. Громко, хлопая ладонями по коленям и вытирая слезы с глаз.
— Чего смешного-то? — тоже засмеялся Алексей. — Я подумал: мне тут, как буржуину, ужин прямо в постель подают, а ты небось голодный.
— Давай, — продолжая булькать смехом, сказал Проскурин.
Алексей вынул из тумбочки в изголовье упакованный в салфетку бутерброд и протянул Проскурину. Тот взял, развернул, внимательно осмотрел громадную и тонкую, как блин, котлетину, понюхал и впился в нее зубами, промычав:
— Правда, несоленая.
— А я что говорил?
— Все равно вкусно.
Проскурин быстро уничтожил бутерброд, вытер салфеткой пальцы и, скатав бумажный шарик, щелчком отправил его в урну у двери.
— Вот, уже можно жить. Спасибо.
— Не за что. На здоровье. Ты лучше скажи, что делать думаешь? — спросил Алексей, прищурившись.
— Кино смотрел «Место встречи изменить нельзя»?
— Ну смотрел.
— Так вот, момент, когда Жеглов с Шараповым об освобождении Груздева рассуждают, помнишь?
— О чем ты говоришь? — вздохнул Алексей. — Я уж не помню, как меня зовут, а ты про кино.
— Они там доказательств набрали кучу, трактовать их можно и так, и этак. И Жеглов Шарапову говорит: «Единственное неопровержимое доказательство — это Фокс». Он, мол, единственный и неповторимый свидетель. Так вот, друг ситный, у нас та же ситуация. Единственное доказательство — заметь, единственное и неповторимое, — это самолет. Найдем твой самолет — отмажемся, не найдем — придется всю жизнь в подполье бегать. Ты когда-нибудь в лесной избушке жил, вдали от цивилизации?
— Ты что, смеешься, что ли? — недоуменно покрутил головой Алексей.
— Кто здесь смеется? Я такое местечко знаю, закачаешься. Прямо в центре тайги, в Сибири. Никто никогда не найдет. Будем на медведей ходить. — Проскурин засмеялся. — Ну а если серьезно, то есть у меня пара зацепочек. Мой бывший приятель, а теперь просто коллега, помог кое-какие материалы достать. Если не возражаешь, пока время есть, посидим разберемся. Может, ты чего дельное подскажешь.
— Давай, — согласился Алексей. — Я, честно говоря, днем тут выдрыхся, если не считать, что на укрлы будили, так теперь сна ни в одном глазу. Все одно время коротать надо. Давай посмотрим твои документы.
Для начала они прошлись по сводке авиакатастроф. Список оказался достаточно коротким. Пятнадцать машин, из них пять — «МиГ-29М», включая самолеты Алексея и Поручика.
— Подожди-ка, — Алексей ткнул пальцем в один из пунктов — два «МиГ-29М». — Вот эти.
— А что с ними? — спросил Проскурин, глядя на указанные Алексеем самолеты.
— Мне бы отчет внимательнее поглядеть, — простонал Алексей. — Я бы тебе точно сказал, те это
