меньше — ни Проедин, ни Максим не могли рассмотреть ни номеров вагонов, ни того, чем занимаются у платформ техники.
Проскурин огляделся. Лесок обступал комплекс кольцом, вернее, почти кольцом. С одной стороны деревья подобрались к проволочному ограждению довольно близко, открытое пространство составляло метров шестьдесят-семьдесят, не больше.
— Может быть, туда? — предложил Проскурин.
Максим отрицательно качнул головой:
— Оттуда мы ничего не увидим, здание будет загораживать.
Внезапно со стороны состава донесся какой-то шум. Люди засуетились, задвигались, неожиданно ярко вспыхнул огромный прожектор на вышке у самых вагонов, осветив стальную эстакаду, платформы и краны. Максим увидел танк, настоящий «Т-80», легко, словно играючи, вползающий по наклонным рельсам эстакады. На секунду мощная машина замерла, словно решая, в какую сторону двинуться, а затем мягко вползла на железнодорожную платформу, без труда преодолев пустое расстояние между срезом рельсов и бортом вагона. Следом на платформу запрыгнула черная крохотная фигурка координатора. По тому, как он держал руку прижатой к лицу, Проскурин и Максим догадались, что в руке у парня шлемофон, подключенный к переносной рации.
— Раздавленная нога, — вдруг прошептал Максим.
— Чего? — повернулся к нему Проскурин.
— Раздавленная нога. Убитый солдат тоже был координатором. Танк, наверное, неаккуратно повернулся, и произошел несчастный случай. Парню раздавило ногу, понимаешь? Тяжелейшая рана. И им пришлось его добить.
Проскурин вспомнил о трупе, который послужил для Максима отправной точкой в расследовании, и кивнул:
— Похоже на то.
Тем временем танк прокатился в передний конец платформы и застыл, дернувшись в последний раз, словно раненое животное. Башня начала лениво поворачиваться вправо, чуть двинулась и замерла. Через несколько секунд башенный люк откинулся и из него выскочил человек. «Механик-водитель», — понял Проскурин. Тот не торопясь, стоя на броне, закрыл люк, задраил его, аккуратно соскочил на дощатый настил платформы, потянулся и что-то сказал стоящим внизу. Трое солдат забрались на эстакаду, с нее перепрыгнули на платформу и сноровисто принялись устанавливать стопоры под гусеницы боевой машины. Проскурин и Максим с интересом наблюдали за происходящим.
— Чтобы танк не сдвинулся во время транспортировки, — пояснил майор.
Максим кивнул:
— Да понял уже. И что, они намереваются везти технику просто так? В открытую?
— Кто ж их знает? — пожал плечами майор. — Может быть, просто так. Накроют брезентиком, и ту- ту!
Минут через пять подошел второй «Т-80». Вот тут-то и началось самое интересное. Танк въехал на эстакаду, но перебираться на платформу не стал, остановился. Башня повернулась вправо, точно также, как и у первой машины, и тотчас же к танку кинулись люди. Они сновали вокруг, пропуская что-то между колес.
— Что это они делают? — поинтересовался Максим.
Проскурин дернул плечом:
— Подождем — увидим.
Возня продолжалась минут семь, а затем произошло то, чего ни Проскурин, ни Максим предугадать никак не могли. Неожиданно длинные шеи кранов чуть наклонились — видимо, солдаты накидывали петли на крюки, — и через пару секунд сорокатонная махина поднялась в воздух. Четверо, стоящие возле уже принайтовленного танка, отдавали команды крановщикам. Рев стоял такой, что, вероятно, простых слов было не разобрать, и наблюдатели взмахивали руками: правее, вверх, вниз. Покачивающийся на тросах, как на качелях, танк завис над платформой, а затем медленно пошел вниз, становясь почти лоб в лоб с первым «Т-80». Наконец машина застыла, и команда солдат метнулась под самые гусеницы, вбивая стопорные башмаки под траки.
— Класс, — прошептал Проскурин. — Ты погляди, вот это работа. Все бы у нас так работали, цены бы нам не было.
— Подожди, — ответил Максим. — Я одного не могу понять: как они танки-то перевозить собираются?
— Состав дрогнул, лязгнули, словно вставные челюсти, межвагонные стыки, платформа с замершими, будто уснувшими на ней танками отползла в сторону, и тотчас ожил до сих пор неподвижный пятый кран. Он подцепил что-то, стоящее за вагонами, чего не видели ни Максим, ни Проскурин, поднял в воздух, и те от удивления открыли рты. На стреле покачивалась коробка рефрижератора. Точно такая же, какие скрывали от посторонних глаз содержимое первых десяти вагонов. С минуту коробка болталась в воздухе, а солдаты шестами направляли ее: подталкивали, подтягивали. Наконец стенки, словно фанерный домик, мягко опустились на платформу. Теперь и Максим, и Проскурин видели обычный вагон-холодильник, старенький, обшарпанный, кое-где покрытый пятнами ржавчины. Замызганный, но вполне обычный. Секундой позже замелькали искры сварки — кузов приваривали к основанию.
И на этот раз Проскурин не выдержал, сказал тихо и восхищенно:
— Вот это да! Вот это голова! — Он подтолкнул Максима локтем. Тот недовольно глянул на спутника, но ничего не сказал. — У рефрижератора дверь шириной метра два, не больше. Ну кто подумает, что внутри танки стоят? О-бал-деть! Ай да Саликов! Ай да сукин сын! Ну и умница!
— Старо, — вздохнул Максим. — Было уже.
_ Что было-то?
— Трюк с вагонами. Бизнесмен один пытался «Ан-2 > через границу так же провезти. Двигатель отдельно, фюзеляж отдельно.
— И что? Поймали?
— А куда денется? Поймали, конечно.
— Ну, этих-то не поймают, — кивнул Проскурин «сторону завода. — У них, наверное, все бумажки на груз оформлены. Гуманитарная помощь слаборазвитым странам, еще что-нибудь. То же самое тряпье, вывозимое по бартеру в братскую Корею. Или еще куда-нибудь. Уж не знаю, для кого эта техника предназначена. Кстати, трюк с вагонами, может, и старый, а ни ты, ни я не «догнали». Так-то, брат.
Максим подумал секунду, затем повернулся к спутнику:
— Ну что, поехали за милицией?
— За милицией? — усмехнулся Проскурин. — И что тебе даст твоя милиция?
— Как что? Завод накроют.
— Завод-то накроют, — согласился Проскурин. — А вот нам с Алексеем как быть? Вдруг самолетов здесь не окажется? Как тогда? На нас на обоих уголовные дела висят, между прочим.
Об этом Максим не подумал. Он замолчал.
— Вообще-то, конечно, это все снять надо. Ты умеешь фотографировать?
Максим покачал головой.
— У меня-то фотоаппарат есть, — вздохнул Проскурин, — да домой не попасть. Меня там, наверное, засада дожидается. Коллеги караулят, в рот им ноги.
— И что делать будем? — спросил Максим.
Что касалось лично его, то он знал, что делать: вызвать опергруппу и повязать всю эту компанию к чертовой матери.
— Приедет милиция, потребует впустить, — вдруг, словно прочитав его мысли, произнес майор, — а эти парни свои «Калашниковы» выставят и скажут: «Не имеете права. Стоять, а то всех положим». Пока до твоего начальства доберутся, пока оно со штабом округа свяжется, пока Саликов или Сивцов «надумают», пока ордер выпишут, солдаты спокойно весь состав успеют разобрать. И номера на технике наверняка замазаны.
— ОМОН вызовут. Те ворвутся. Они — профессионалы.
— А здесь что, по-твоему, любители собрались? Да эти парни омоновцев так отбуцают — мать родная
