Однокурсники

Про него я всегда думал, будто он — исключение из правил. Но теперь я точно знаю: каждый человек платит свою цену за успех.

*****

В торжественный день после полудня в Гарвардском дворе собрались выпускники Гарварда разных лет, чтобы пройти строем к «Трехсотлетнему театру» на ежегодную церемонию. Впереди шел ректор Дерек Бок, чуть позади него выступал декан Теодор Ламброс, облаченный в темно-красную мантию. Следом за ними стройными рядами шагали студенты Гарварда разных выпусков, числом в несколько тысяч человек.

Для тех, кто отмечал двадцать пять и пятьдесят лет со дня окончания университета, были приготовлены почетные места. А некоторых представителей этих выпусков за те или иные заслуги удостоили особой чести и пригласили занять место в президиуме — все они были в официальных костюмах и цилиндрах.

И Джордж Келлер, и Дэниел Росси тоже должны были здесь находиться, но оба почтительно отклонили приглашение. Эндрю Элиот своим участием в кампании по сбору средств в Фонд университета также заслужил эту честь и скромно сидел в углу сцены.

Для того чтобы представлять выпуск 1933 года (встретившийся через пятьдесят лет), собрание почтил своим присутствием Филипп Харрисон, бывший министр финансов США и бывший тесть Теда.

Когда старик поднялся по ступеням на сцену, Тед встал, чтобы приветствовать его, и протянул руку.

— О, декан Ламброс, — произнес старик бесцветным голосом, — мои поздравления. Очень рад видеть, что вы все же добились того, о чем всегда мечтали.

Потом он прошел к своему месту. Ибо, правду говоря, больше им было нечего сказать друг другу.

Во время церемонии сообщили о денежных суммах, которые собрали выпуски тех или иных лет в дар университету. Фрэнклин Харви встал, чтобы объявить о том, что выпускники, съехавшиеся на двадцатипятилетие окончания университета, внесли рекордную сумму — 8,6 миллиона долларов.

Радостному удивлению не было конца.

Однако Фрэнк поднял руку, предлагая отложить на минуту дальнейшее ликование по этому поводу, пока он не сделает одно важное сообщение.

— Надо ли говорить, что мы благодарны всему нашему курсу. Но если позволите, мне бы хотелось выделить одного человека, который проработал со мной бок о бок всю кампанию, в течение пяти последних лет. И поблагодарить его не только за долгую и безупречную службу в благотворительном Фонде, а за его доброту и отзывчивость, бескорыстную помощь университету и своим друзьям. Вот с кого можно брать пример. И я бы хотел, чтобы этот человек сейчас встал и мы могли бы выразить ему свою признательность.

Он повернулся в сторону президиума, поднял руку и произнес:

— Мистер Эндрю Элиот.

Эндрю поразился, услышав свое имя. Еще никто и никогда ему не хлопал. Даже его собственные дети, когда были маленькие.

Он, робея, встал с места — совершенно растерянный, не привыкший к тому, чтобы его публично благодарили. Ему было приятно. И удивительно. И он был взволнован таким проявлением искренних чувств любви и симпатии со стороны своих товарищей.

И хотя он никогда не задумывался об этом — да и сейчас, наверное, не догадывался, — его все любили за человечность, а потому считали лучшим парнем всего выпуска.

Из дневника Эндрю Элиота

9 июня 1983 года

Мне пришлось уйти с церемонии раньше, чтобы проводить Лиззи на пятичасовой поезд. Я был счастлив, что она присутствовала там и видела, как выражали признательность ее папе, словно он самый уважаемый человек среди наших ребят.

Это был лучший день в моей жизни. Пока я не вернулся к себе домой.

У двери меня ждали два суровых с виду субъекта в серых костюмах. Тот, кто был повыше ростом, вежливо поинтересовался, не являюсь ли я Эндрю Элиотом.

Когда я кивнул, оба полезли в карманы и достали свои удостоверения личности. Парни были из Секретной службы.

Едва мы зашли в квартиру, они стали вполголоса забрасывать меня вопросами.

— Знакомы ли вы с Джорджем Келлером?

— Конечно.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Позавчера в аэропорту.

— Как бы вы охарактеризовали его настроение?

— Он выглядел расстроенным, немного подавленным.

— По какой причине, известно ли вам что-нибудь?

— Наверное, из-за развода.

Они сказали, что знают о разводе, но, может, было еще что-нибудь? Тогда я вспомнил тот случай, когда один из слушателей накинулся на него с вопросами во время лекции.

Сердце мое заколотилось очень сильно. Я спросил у них, что, собственно, происходит.

Они вручили мне записку. Я стал читать:

Мой дорогой Эндрю!

Ты всегда был так добр ко мне, что я осмеливаюсь просить тебя стать моим душеприказчиком.

У меня есть банковский счет, а также ценные бумаги и облигации. Прошу тебя проследить, чтобы все дошло до моей сестры в Венгрии.

Ты очень хороший человек — таким я никогда не был, да и не смог бы стать. Спасибо.

Джордж.

Двое агентов усадили меня и предупредили, что сейчас откроют мне одну государственную тайну.

Прошлой ночью Джордж покончил жизнь самоубийством.

Я был потрясен. Это моя вина — не надо было отпускать его.

Они подчеркнули, что официально будет объявлено о том, что смерть произошла по естественной причине. Это необходимо не столько для того, чтобы избежать скандала в правительственных кругах, сколько из чувства уважения к государственному деятелю, верно служившему своей стране. Не выдержав напряжения в работе, Джордж, вероятно, пошел на отчаянный шаг в минуту слабости.

Уже ведется необходимая подготовка для организации похорон. В соответствии со специальным указом президента, Джордж будет погребен на Арлингтонском национальном кладбище (они особо подчеркнули, что это редкая честь для гражданского лица). Знаю ли я кого-либо, кому нужно сообщить об этом?

Что я мог сказать? Вероятно, им следует связаться с его бывшей женой. Может, она захочет присутствовать. Больше я никого не вспомнил.