Нас приведут туда, откуда начинали,
И будет все для нас как в первый раз.
Заезд гостей начался в воскресенье, 5 июня. Предварительный заказ мест уже показал, что на встречу приедут более шестисот членов выпуска со всех концов Соединенных Штатов, и даже из Европы и из Азии. Регистрация проходила в здании столовой «Фрешмен Юнион», где двадцать девять лет тому назад они все вместе пустились в далекое плавание.
Но кто эти незнакомые люди — с лысинами, в очках, грузные и робкие? На каком основании они захватили этот зал, который зарезервирован для лихих возмутителей спокойствия из выпуска 1958-го? И только по нагрудным карточкам на лацканах пиджаков можно было понять, кто есть кто.
Парадокс, но перспектива вновь после стольких лет оказаться в Гарварде пугала многих из этих людей больше, чем когда они впервые приехали сюда студентами. Ведь теперь в их личном багаже не хватало одной заметной детали — безграничной веры в собственные способности.
Теперь это уже не те астронавты, которые шагали к стартовой площадке, полные надежд, готовые лететь на Луну и еще дальше. Многие из них превратились в усталых путников, чьи горизонты заканчиваются у служебной автостоянки.
И при всех своих отличных достижениях, победоносных статьях на страницах издания «Кто есть кто», им ли не знать, как больно, когда безвозвратно теряешь то, что было для них когда-то бесценным даром, — свою молодость.
Выпускники 1958 года вернулись домой взрослыми людьми. Большие надежды, которые некогда жили в их душах, сменились призраками прежних амбиций.
Слово «компромисс» являлось для всех секретным. Никто в открытую не произносил этого слова, но каждый сполна ощутил его на себе. И все же видеть, как все они повзрослели, в каком-то смысле приносило утешение. Они выстояли, пройдя сквозь бури суровой реальности, и укрылись сегодня здесь — в том самом месте, где, как они думали раньше, никакой дождь им нипочем.
Все разглядывали друг друга. Некоторые стеснялись подходить к старым знакомым, которых, как им казалось, они узнавали, но не могли прочитать имен на нагрудных карточках, ибо они стояли далеко, а зрение уже было не таким острым.
И все же теперь они смотрели друг на друга совсем не так, как прежде, когда стояли в очереди за первым ужином в своей начавшейся студенческой жизни. Тогда они были соперниками. Самостоятельными людьми, верящими только в себя. Воздух в «Юнионе» в то время дышал ощущением их всеведения и непогрешимости.
Но сегодня они относились друг к другу с каким-то неведомым прежде чувством симпатии. Здесь нет никаких начальников и подчиненных. Они впервые встретились просто как люди, которых что-то объединяет. И они здесь не для того, чтобы благоговеть друг перед другом. Однокурсники собрались, чтобы пообщаться.
Чуть позже они смогут позволить себе посмеяться. И вспомнить футбольные матчи и студенческие проказы. И вообще старые добрые времена, когда Айк сидел в Белом доме и все в этом мире было правильно.
Встреча выпускников началась.
*****
Официально неделя, посвященная традиционному сбору, началась на другое утро с благодарственной и поминальной службы в девять тридцать. Принимая во внимание то, как мало народу пришло на службу по случаю окончания университета в 1958 году, было удивительно видеть, сколько людей присутствовало в Мемориальной церкви в этот теплый день 6 июня 1983 года.
Все они уже успели изучить красную книгу внушительных размеров, славное собрание их общих достижений. Но именно статьи, посвященные тем, кто уже скончался, владели умами всех остальных. Высокий чин не спасает от несчастного случая на дороге. Гарвардская степень не отпугивает раковую опухоль.
Наверное, все понимали, что именно по этой причине они пришли сюда. Чтобы снова побыть вместе со своими однокурсниками в середине жизненного пути. И хотя служба эта проводилась в память усопших, они, собравшись на нее, тем самым признавали, что тоже смертны.
Церковь заполнили только выпускники этого курса, члены их семей и родные умерших. Службу проводили их же сокурсники.
В какой-то момент преподобный Лайл Гутту, выпуск 1958 года, произнес несколько коротких суждений.
Он подчеркнул, что всем присущ страх смерти. Но то, что кроется под этим страхом, можно назвать ужасом перед собственной маловажностью. Каждый боится, вдруг его не будут помнить.
«Вот почему мы собрались здесь сегодня — ради самих себя, а не только ради других. Вот почему это здание по-прежнему стоит на месте — в память о сынах Гарварда, которые пожертвовали своими жизнями, чтобы защитить достоинство человека».
Затем он рассказал о некоторых смертях. Один их сокурсник утонул в реке, спасая ребенка. Другой их товарищ был казнен как руководитель неудавшегося восстания против деспотического режима на Гаити. Еще один из них отдал свою жизнь, чтобы спасти около сотни заложников.
В заключение он произнес: «Скромный героизм или юношеский идеализм — или и то и другое, вместе взятое? Что мы знаем? Что жизнь без героизма и идеализма ничего не стоит — или то, что и первое и второе может быть смертельно опасным? Мы здесь, чтобы вспомнить наших однокурсников. У них у всех есть имена. Мы знаем, кто они. Они были одними из нас и останутся ими навсегда».
При этих словах встал еще один выпускник курса, чтобы зачитать имена тех, кто ушел в мир иной.
Когда он закончил чтение списка, зазвонили колокола Мемориальной церкви. По одному удару на каждое имя. Все стоявшие в просторных стенах церкви, обшитых белыми панелями, потрясенно вслушивались в глухой колокольный звон по усопшим.
Сорок лет жизни свелись к единственному удару звонившего колокола.
Все мы там будем.
Из дневника Эндрю Элиота
Я с нетерпением ждал поминальной службы и в то же время очень волновался и переживал. Мне казалось, я не смогу сдержать свои эмоции. Уверен, я бы и не сдержал, если бы не моя обязанность позаботиться о сыне. Не о своем, конечно (у меня же больше нет сына).
Рядом со мной стоял красивый шестнадцатилетний блондин — это был старший сын Джейсона, Джошуа, которого я пригласил присутствовать на церемонии, где мы будем чтить память его отца.
Пока все вокруг, не стыдясь, обливались слезами, мальчик сохранял спокойствие и держал спину ровно. Он впервые открыл рот, лишь когда начался первый гимн, «Хвала Богу Авраамову».
Я с изумлением понял, что он знает эту мелодию. А когда до меня долетел тихий звук его голоса, я понял, почему он ее знает. В то время как мы все нараспев читали церковный текст, он его пел — на
