Они дружески поболтали, вспоминая университетские годы. Затем журналист приступил к делу.
— Как вы, наверное, знаете, не все считают Киссинджера рыцарем в сияющих доспехах.
— Не все, — согласился Джордж. — Но такова цена, которую приходится платить, когда вы наделены властью. И какими же словами обзывают Генри?
— Всякими, начиная с «военного преступника» и заканчивая «безжалостным манипулятором», и в промежутке между ними еще много других эпитетов. Вы удивитесь, но даже в Гарварде у него была дурная слава.
— Да. — Джордж улыбнулся. — Я был его студентом.
— Это мне тоже известно. А еще я знаю, что вы заслужили прозвище «тень Киссинджера». Правда ли, будто вы были единственным человеком на свете, кого он посвящал во все свои важнейшие планы, когда принимал решение?
— Это некоторое преувеличение, — ответил Джордж, изображая скромность. А затем пошутил: — Видите ли, он не доверился мне, когда собрался жениться на Нэнси. И все же какова главная тема вашей книги?
— У меня сложилось впечатление, будто ваш босс был, как бы это выразиться, весьма безнравственным человеком. Он играл в игру под названием «мировая политика», а люди были для него как пешки.
— Довольно жестко, однако, — перебил Джордж.
— Именно поэтому я хотел послушать вашу версию тех событий, — сказал Лейтон. — Приведу несколько примеров. Некоторые хорошо осведомленные люди, у которых я брал интервью, говорят, будто он умышленно приостанавливал поставки оружия израильтянам во время войны Судного дня, чтобы заставить их смягчить позицию и вступить в переговоры.
— А ведь я знаю, кто вам это сказал, — раздраженно бросил Джордж.
— Без комментариев. Я никогда не выдаю своих источников. В любом случае, я и сам кое-что раскопал и обнаружил, что он был не прочь пойти на любые уступки, если это могло помочь ему добиться своей цели.
— А нельзя ли поконкретней?
— Видите ли, этот случай может показаться мелочью, но я считаю, что он типичен для его методов. Если вспомнить тысяча девятьсот семьдесят третий год — он тогда дал добро на продажу русским одного модернизированного фильтра для спутникового фотографирования. Мне сказали, что в Министерстве торговли были сильные сомнения по поводу того, продавать им это устройство или нет.
Джордж похолодел.
— Я думаю, Генри сделал это в обмен на что-то. И теперь мне бы хотелось, чтобы вы сказали, что он получил взамен.
Джордж Келлер часто давал показания перед сенатскими комиссиями. Он знал, когда кому-либо из свидетелей задают неожиданный вопрос, железное правило для отвечающего — выждать. А потом уже ответить — по возможности простодушно и откровенно.
— Я думаю, эта история заведет вас в тупик, Том, — сказал он негромко.
— А я думаю, не заведет.
— Что придает вам такую уверенность?
— Выражение вашего лица, доктор Келлер. — Лейтон помолчал немного, а потом вежливо произнес: — Не хотите об этом рассказать?
Джордж лихорадочно соображал. Надо замять эту историю, иначе вся жизнь пойдет прахом.
Что предложить этому парню? Выгодную сделку, быстро решил он.
Единственное, что ему надо сделать, чтобы спасти себя, это… предать Киссинджера.
— Послушай, Том, — произнес он как бы между прочим, — хороший денек сегодня. Может, пойдем прогуляемся?
Для начала Джордж стал вести переговоры, не подлежащие разглашению. Не объясняя причин, он просто предложил обменять незначительную историю с фильтром на любую другую информацию — по желанию Лейтона.
— Я могу тебе доверять, Том?
— У меня есть репутация, — ответил журналист. — Я ни разу никого из своих источников не выдал. И никогда не выдам.
— Я тебе верю, — сказал Джордж.
А что ему еще оставалось?
25 июня приговор был приведен в исполнение. Рональд Рейган вызвал Александра Хейга в Овальный кабинет и вручил ему конверт. В нем содержалось письмо, в котором принималась отставка госсекретаря. Теперь Хейгу осталось только официально покинуть пост.
В Вашингтоне ходили слухи, что Келлер собирается занять эту должность. В газете «Вашингтон пост» додумались до того, что написали о нем как о человеке, который «лучше всех подходит для такого назначения Рейганом».
Десятки репортеров постоянно дежурили возле его дома в ожидании момента, когда только что получивший назначение член правительства с супругой выйдут на улицу и можно будет сфотографировать их ликующие лица.
Главные телеграфные агентства провели свои изыскания и подготовили его биографию. Получилась сага о юноше, который бежал от коммунистического гнета и поднялся на самую вершину. Только в Америке… и так далее.
Джордж и Кэти не отходили от телефона. Друг с другом они разговаривать не смели. Кэти только повторяла весь вечер с небольшим перерывом, что она все равно будет любить его, даже если он не станет государственным секретарем.
Ему отчаянно хотелось выпить, но она запретила — нельзя ни капли.
— Тебе нужно иметь ясную голову, Джордж. Вот когда все закончится — так или иначе, — мы найдем с тобой время как следует клюкнуть.
Зазвонил телефон. Это был Генри Киссинджер.
— Скажите мне, господин госсекретарь, — весело произнес он, — когда вас утвердят, вы еще будете со мной разговаривать?
От волнения у Джорджа перехватило дыхание.
— Что тебе известно, Генри? — тут же спросил он.
— Только то, что пишут в газетах. Не забудь упомянуть обо мне, когда будешь выступать с речью, ладно?
В 23.50 снова раздался телефонный звонок.
— Вот оно, — сказал Джордж Кэти, подходя к телефону, затем сделал глубокий вдох и поднял трубку. — Да?
— Джордж?
Это был Каспар Вайнбергер, министр обороны — и гарвардец выпуска 1938 года. Хорошая примета.
— Привет, Кэп, — еле слышно произнес Джордж.
— Послушай, Джордж, президент очень много думал о Госдепе… — Он сделал небольшую паузу, а потом объявил как можно мягче: — Он решил взять Шульца.
— О.
Наблюдая за несчастным выражением лица мужа, Кэти взяла его под руку.
— Надеюсь, ты понимаешь: ничего лично против тебя он не имеет, — продолжал министр обороны. — Просто Рону приятнее вести дела с калифорнийскими ребятами — ты понимаешь, о чем я. И я знаю: Шульц хочет, чтобы ты оставался на своем месте в качестве помощника госсекретаря.
Джордж не знал, что сказать.
Вайнбергер попытался утешить его.
