И хотя ему безумно хотелось повидаться с матерью — и поделиться своим огромным успехом с профессором Ландау, — Дэнни решил, что не стоит испытывать судьбу и нарываться на очередной конфликт с Артуром Росси, врачом-стоматологом.
И внезапно, как-то очень быстро, первый год учебы в университете подошел к концу.
Май начался с подготовки к экзаменам. Теоретически считалось, что эти специальные дни даются для индивидуальных дополнительных занятий. Но для большинства студентов Гарварда (таких, как Эндрю Элиот и компания) это время означало, что пора браться за ум и садиться за выполнение всех семестровых заданий, начиная с тех, которые давались еще на самых первых лекциях и семинарах в начале учебного года.
Спортивный сезон завершился выяснением отношений во встречах с командами Йельского университета. Не всегда эти сражения завершались в пользу Гарварда. Но свою теннисную команду Джейсон Гилберт все же привел к победе. Безжалостно расправляясь с первой ракеткой команды соперников, Джейсон с особым наслаждением наблюдал во время матча за тем, как изменяется в лице тренер из Йеля, а потом он еще раз вернулся на корт, уже в паре с Дики Ньюолом, чтобы вновь упиться сладкой местью.
Теперь Джейсону тоже пришлось засесть за учебники и как следует покорпеть. Он решительно сократил количество светских развлечений, позволяя себе расслабляться только по выходным.
Тем временем, стремительно возросли продажи сигарет и стимулирующих пилюль «NoDoz». Читальный зал Ламонта сутками напролет был забит до отказа. Современная вентиляционная система библиотеки не справлялась с запахами грязных рубашек, холодного пота и неприкрытого испуга. Но никто ничего не замечал.
Экзамены принесли сплошное облегчение. Ибо студенты выпуска 1958 года, к своей великой радости, узнали, что старинная присказка про Гарвардский университет: «Поступить сюда очень трудно. Но чтобы не окончить Гарвард, надо быть сущим гением» — оказалась на удивление правдивой.
Постепенно пустели корпуса общежитий первокурсников, где освобождали места для выпускников двадцатипятилетней давности, которые должны съехаться в университет, чтобы еще раз пожить здесь с неделю во время проведения мероприятий, приуроченных к этой дате. Однако среди студентов нынешнего выпуска были и такие, кто уезжал отсюда насовсем.
Мизерное количество из всех первокурсников совершили невозможное — завалили экзамены. Некоторые честно признались самим себе, что перспектива и дальше испытывать все возрастающее давление со стороны невероятно честолюбивых сверстников просто невыносима. А потому, чтобы сохранить нормальную психику, предпочли перевестись в учебные заведения поближе к дому.
Некоторые продолжали неравную борьбу. В результате чего повреждались умом. Случай с Дэвидом Дэвидсоном (он все еще находился в клинике) не был единичным. На Пасху здесь произошло еще одно самоубийство. В «Кримзоне» впоследствии сочувственно написали, что студент погиб в автомобильной катастрофе, хотя все знали, что мертвое тело Боба Разерфорда из Сан-Антонио нашли в его собственном автомобиле, который стоял в гараже.
Впрочем, как выразились бы некоторые представители нашего курса, известные своей суровостью: не стало ли все происходящее определенным уроком для всех нас — как для жертв, так и для тех, кто выжил? Будет ли жизнь потом, на вершине успеха, легче той, которая протекала в добровольных пыточных камерах Гарварда?
А самые ранимые и впечатлительные понимали, что выживать придется еще три года.
Из дневника Эндрю Элиота
В августе, когда мы собрались все вместе в родовом гнезде нашей семьи в штате Мэн — где большую часть времени я занимался тем, что знакомился со своей новой мачехой и ее детьми, — отец и я дружески побеседовали на берегу озера, как и положено раз в году. Во-первых, он поздравил меня с тем, что я хоть и со скрипом, но сдал экзамены по всем предметам. Честно говоря, перспектива того, что сын в течение четырех лет будет находиться в стенах учебного заведения, чрезвычайно радовала его.
Затем в воспитательных целях он сообщил мне, что, по его мнению, я не должен страдать из-за того, что имел несчастье родиться богатым. Главная мысль отцовской речи заключалась в том, что он, конечно, и дальше будет с удовольствием оплачивать мою учебу и проживание в кампусе, но выдачу денег на карманные расходы собирается прекратить — для моего же блага.
И поэтому, если мне захочется — а он очень надеется, что захочется, — записаться в один из клубов, сходить на стадион поболеть за сборную команду Гарварда, пригласить какую-нибудь подходящую юную даму в кафе «Локе-обер»[19] и так далее, я должен буду самостоятельно поискать доходное занятие. Все это, конечно же, научит меня по-эмерсоновски[20] «поверить в собственные силы». Я очень вежливо его поблагодарил.
Приехав в Кембридж до начала занятий на втором курсе, я сразу же пошел в студенческий центр занятости, где выяснил, что самые прибыльные места уже разобрали студенты-стипендиаты — им, конечно же, «бабки» были гораздо нужнее, чем мне. Таким образом, я лишился возможности приобрести поучительный опыт мытья грязной посуды и раскладывания картофельного пюре по тарелкам.
И вот, когда мне уже ничего не светило, во внутреннем дворике «Элиота» я случайно встретил мистера Финли. Услышав рассказ о причине моего раннего появления в университете, он одобрил отцовское стремление привить сыну прекрасные американские ценности. Как ни странно, он тут же повел меня прямо в библиотеку «Элиот-хауса» — словно у него не было других дел — и там уговорил Неда Девлина, заведующего библиотекой, взять меня на работу помощником библиотекаря.
В общем, я славно устроился. Три раза в неделю за семьдесят пять центов в час я должен просто сидеть за столом в читальном зале, с семи вечера до двенадцати ночи, и наблюдать за тем, как ребята читают книжки.
Между прочим, глава колледжа профессор Финли, скорее всего, знал, что делает, ибо работа эта совершенно необременительна и мне ничего не останется делать, кроме как самому читать книги.
Лишь изредка кто-нибудь из читателей просит меня выдать какую-нибудь книгу, а так я сижу, почти не отрываясь от чтения, — и только если в зале кто-то начнет слишком громко разговаривать, мне приходится просить их, чтобы они заткнулись.
Но вчерашний вечер не был похож на все предыдущие. Ибо в библиотеке «Элиот-хауса» и в самом деле произошло кое-что необычное.
Примерно часов в девять я поднял глаза, чтобы просто оглядеть помещение. В зале находилось еще довольно много читающих преппи: все одетые как обычно — в рубашки с пуговицами на концах воротничков и в хлопчатобумажные слаксы.
Но за одним из столов в дальнем углу сидел какой-то парень атлетического телосложения, на плечах которого я увидел нечто странное. Это же мой пиджак, подумалось мне. Точнее, мой бывший пиджак. В принципе, я мог бы его и не узнать, но данный экземпляр — из твида, с обтянутыми кожей пуговицами — мои предки привезли мне из Лондона, купив в «Хэрродсе». Такие не встретишь на каждом шагу.
Но не это меня удивило. В конце концов, я ведь сам еще весной продал свой пиджак одному известному скупщику подержанных вещей по имени Джо Кизер. Он человек для Гарварда просто незаменимый: когда моим дружкам не хватает денег на предметы первой необходимости, будь то тачка, выпивка или клубные взносы, они обычно загоняют свои модные тряпки старине Джо.
Но я не знаком ни с кем из парней, кто бы
