К моменту приезда в Стокгольм Александры Михайловны Коллонтай в качестве посла Советского Союза в 1930 году социал-демократическому правительству и левым социал-демократам удалось притушить враждебное отношение к Советскому Союзу у многих людей, особенно среди интеллигенции. Это позволило Коллонтай расширить круг сторонников сближения с Советским Союзом во всех слоях шведского общества. Помогли ей и старые интернациональные связи социал-демократов Севера Европы, где она провела долгие годы до 1917 года в эмиграции.
Правда, в начальный период деятельности она встретилась с некоторыми трудностями. Предрассудки королевского двора, как и высшего буржуазного общества, отношение к ней как к первой в мире женщине- послу, отняли у нее много сил. Несмотря на косые взгляды шведской элиты, Александра Михайловна вскоре завоевала всеобщие симпатии. Много сил и здоровья положила она на то, чтобы улучшить шведско- советские отношения.
— Что касается дальнейшей работы Коллонтай, — сказал Смирнов, — то об этом она сама расскажет вам, когда будет вводить в курс работы посольства.
На этом закончилось моя беседа со Смирновым. Мне было приятно встретиться с человеком, который за долгую работу в Швеции так много сделал для сближения двух наших народов.
На следующий день Смирнов повез меня в министерство иностранных дел, чтобы представить как нового консула советского посольства в Швеции. Принял нас заместитель заведующего консульским отделом. «Александр Иванович», — так он просил называть себя при встречах с ним.
После недолгого официального знакомства и разговора по служебным делам я спросил его, откуда он так хорошо говорит по-русски, строго соблюдая лексику и грамматику этого языка. Александр Иванович улыбнулся и рассказал, что несколько лет тому назад он окончил университет в городе Упсале, где попутно с обязательными дисциплинами изучал и русский язык на филологическом факультете университета.
Преподавателем был крупный филолог русского происхождения, который и раскрыл студентам всю красоту звучания и певучести русского языка, подчеркнул Александр Иванович.
На это я ему откровенно высказал свою радость, что с первых дней пребывания в Швеции встретил коллегу по работе с таким отличным знанием русского языка. Я высказал надежду, что это поможет нам решать деловые вопросы в духе взаимопонимания и доброжелательства, а также позволит общаться и не формально. Он одобрил такие контакты.
На мои вопросы Александр Иванович ответил, что больше всего любит Пушкина и Лермонтова, как гениев мировой поэзии. Толстого, Тургенева, Гоголя — как величайших прозаиков. Что касается Достоевского, то он читал его, но без особой охоты, так как тот слишком в мрачных тонах описывает жизнь человека, ее безнадежность и страдания. У Достоевского нет радостных проявлений жизни. Он угнетающе действует на сознание читателя, отметил Александр Иванович. Оказалось, что в музыке он любит Чайковского, Глинку, Даргомыжского. Из художников он назвал Левитана, Репина, Иванова, Маковского. Я был очень доволен тем, что встретил в коллеге высокообразованного шведа, любящего русскую культуру.
Дней через десять раздался звонок телефона. Когда я взял трубку, то услышал голос Александра Ивановича, сказавшего, чтобы я приехал к нему в МИД для важного разговора. По моем прибытии туда он сообщил, что вчера вечером немецкий посол посетил министра иностранных дел и в ультимативной форме потребовал выдать немецкого гражданина Вольвебера, который в настоящее время находится под арестом шведской полиции за нелегальное проживание на территории Швеции. Находясь в Германии, говорил посол, Вольвебер в 1936 году организовал диверсионную группу по потоплению немецких судов, на которых из Германии доставлялась в Испанию помощь генералу Франко[22] в его борьбе против коммунистических повстанцев. За эти преступления Вольвебер в свое время был приговорен немецким судом к смертной казни, но от наказания скрылся и сейчас обнаружился в стокгольмской тюрьме.
— По поручению министерства, — сказал Александр Иванович, — полиция провела допросы Вольвебера по существу обвинения его в диверсионной деятельности, где Вольвебер заявил, что это провокация гестапо за то, что он в Германии проводил антифашистскую деятельность. Там же, на допросе, Вольвебер заявил о своем советском гражданстве и потребовал передачи его Советскому Союзу.
— В связи с этим, — сказал Александр Иванович, — министерство иностранных дел Швеции поручило мне через вас довести до сведения Наркоминдела СССР весь этот инцидент с Вольвебером и либо подтвердить факт его гражданства СССР, либо опровергнуть.
— А как вы лично воспринимаете заявление Вольвебера о его советском гражданстве? — спросил я.
Подумав немного, он сказал, что на откровенный вопрос ответит откровенно: война немцев принесла много жертв русским, и он против того, чтобы появилась еще одна жертва.
Поблагодарив его за столь важный для меня ответ, я сказал, что как консул официально прошу министерство иностранных дел Швеции разрешить мне встретиться с Вольвебером, чтобы выяснить вопрос о его советском гражданстве, а кроме того прошу шведские карательные органы не передавать до этого гражданина Вольвебера немцам, а наоборот, принять меры его безопасности в тюрьме.
Выслушав меня, Александр Иванович благожелательно сказал, что о моих просьбах он доложит министру.
На следующий день мне позвонили из стокгольмской полиции и сообщили, что завтра они повезут меня в тюрьму для встречи в течение 20 минут с арестованным Вольвебером.
В тюрьму прибыл в сопровождении полицейского. Меня сразу провели к арестованному. Когда я вошел в камеру, Вольвебер просматривал газеты. Камера была рассчитана на два человека, но в ней находился один арестованный. Должен сказать, что она была обставлена с некоторым комфортом: маленький столик у кровати, пружинная кровать с матрацем, хорошее освещение. В камере чисто.
Встретил меня Вольвебер с холодным интересом, пока я не сказал ему, что я консул советского посольства, и показал советский дипломатический паспорт. Как он обрадовался моему приходу, трудно передать. Он плакал от радости, восклицая: «Я спасен! Я спасен!» Прошло несколько минут, он успокоился и, когда пришел в себя, заговорил на довольно чистом русском языке. Волнуясь, он переходил на немецкий.
Он громко и торжественно заявил, что с давних пор является гражданином Советского Союза. За антифашистскую деятельность нацистский суд Германии приговорил его к смертной казни. Взяв в руки газету и повертывая ее, он быстро написал: «Красная капелла».
Затем, продолжая водить рукой по газете, он сделал вид, что читает мне некоторые строки из нее.
Когда я кивнул головой, подтвердив, что заметил написанное им, Вольвебер попросил меня сообщить о нем в Москву, запросить его паспорт.
Должен сказать, что как только Вольвебер написал эти слова, я вспомнил, что в прошлые годы в Германии с такими позывными работали антифашисты.
Из тюрьмы я сразу поехал к Коллонтай и сказал ей, что мне надо срочно сообщить в НКВД о случившемся с Вольвебером.
Коллонтай задумалась и затем спросила:
— Что совершил Вольвебер такого, что немцы упорно добиваются его выдачи для расправы?
Я рассказал Александре Михайловне эту довольно давнюю историю. Когда Германия в 1936 году вступила в войну на стороне генерала Франко в Испании, все прогрессивные силы мира выступили против немецкого фашизма, посылавшего в Испанию оружие. Антифашистские силы в самой Германии создали группу по срыву поставок оружия для Франко. В эту группу были включены специалисты по изготовлению электромагнитных мин и установщики этих мин на кораблях, перевозивших оружие. Возглавил эту группу опытный моряк Вольвебер. Когда в 1936 году эта группа приступила к действию, то каждый пятый корабль,
