— Перед самой войной мой сын женился на любимой девушке и в первые же дни ушел на Восточный фронт. Там он и был убит. Бога ради, не подумайте, что в этой смерти я виню вас, нет. В смерти сына и других таких же юношей я обвиняю Гитлера и… некоторых наших деятелей…
— Может быть, у вас остался внук или внучка и вам будет легче пережить эту трагедию? — сочувственно спросил я.
— Нет, они мало прожили вместе. После смерти сына невестка покинула наш дом. Надежды на дедовскую радость у меня нет. У меня немалое состояние, но нет близких, кому бы мог оставить его.
— Мне кто-то говорил о вашей картинной галерее, которая включает в себя картины великих мастеров живописи прошлых веков и наших дней. Завещайте ее вашему народу, который будет вечно благодарен вам, — сказал я и добавил: — Наш купец Третьяков завещал Москве свою галерею, и имя его будет вечно жить в народе.
Вальден, достав из кармана визитную карточку, сказал:
— В любое время можете посетить мою галерею, но хотел бы сам в качестве гида ознакомить вас со своими сокровищами.
Я поблагодарил министра за приглашение. Видимо, картинная галерея была настолько дорога ему, что разговор о ней, как мне показалось, отвлек его от мрачных мыслей. В конце беседы он говорил совершенно спокойно.
Я не допускал мысли, что Вальден разговором о гибели сына по вине Гитлера хотел показать себя перед представителем СКК человеком невиновным в участии Финляндии в войне против СССР на стороне немцев. Его исповедь, видимо, была криком души человека, потерявшего сына в войне, к которой он причастен.
Андрей Александрович Жданов прилетел с опозданием на полтора часа. Для встречи был выстроен батальон солдат. Министр Вальден и Жданов обошли строй. Жданов громко по-фински поприветствовал солдат, те прокричали: «Благодарим!» и прошли строем. Простившись с финнами, глава СКК отбыл в свою резиденцию.
Обустройство аппарата СКК заняло несколько дней. Это время я решил использовать для ознакомления с документами о перемирии, которые будут являться основой наших правовых действий в стране, а также встретиться с некоторыми своими источниками, и в первую очередь с Ахти, Адвокатом и Монахом, чтобы при первой ознакомительной встрече с генерал-полковником Ждановым я мог проинформировать его о положении в стране.
О Жданове я знал немного. Среди коммунистов было известно, что он, любимец Сталина, руководит идеологической работой в партии и считается третьим лицом в государстве.
В 1939 году Жданов, по поручению Сталина, вместе с Куусиненом принимал участие в подготовке «зимней войны» и руководил ею, когда она началась. Невольно я сделал вывод, что Жданов — это второй Куусинен. Если первый дошел только до города Териоки, то второй, Жданов, — добрался до Хельсинки.
Прежде чем идти к нему на доклад, я решил ознакомиться с Соглашением о перемирии, выполнение которого будет проходить под контролем СКК.
Я выписал для себя основные статьи этого Соглашения потому, что за них шла острая борьба на переговорах. В дальнейшем именно эти положения легли в основу Договора о мире, подписанном в 1947 году:
«Ст. 13-я. Финляндия обязуется сотрудничать с союзными державами в деле задержания лиц, обвиняемых в военных преступлениях, и суда над ними; ст. 20-я. Финляндия обязуется немедленно освободить, независимо от гражданства и национальной принадлежности, всех лиц, содержащихся в заключении в связи с их деятельностью в пользу Объединенных Наций, или за их сочувствие делу Объединенных Наций, или ввиду их расового происхождения, а также отменить всякое дискриминационное законодательство и вытекающие из него ограничения; ст. 21-я. Финляндия обязуется немедленно распустить находящиеся на ее территории все прогитлеровские (фашистского типа) политические, военные, военизированные, а также другие организации, ведущие враждебную Объединенным Нациям, в частности, Советскому Союзу, пропаганду, и впредь не допускать существования такого рода организаций».
Ознакомившись с этим документом, я пришел к выводу, что перечисленные статьи Соглашения о перемирии безусловно расширяют наши разведывательные возможности, хотя реакционные силы постараются сохранить власть и скрытно управлять страной, как это случилось после «зимней войны».
Значит, надо срочно восстанавливать связь со своими довоенными источниками информации и, если война их пощадила, приступить к активному включению их в работу, теперь уже в качестве источников влияния. Развивая мысль об «источниках влияния», я пришел к выводу, что это могут быть люди, сотрудничающие со мной только на патриотической основе, единомышленники, убежденные в необходимости настоящей прочной дружбы между Финляндией и СССР. Именно такими подвижниками и были мои высокопоставленные друзья в Хельсинки.
Восстановление связи начал с Монаха.
На мой телефонный звонок из автомата ответил он сам. Видимо, позабыв наши довоенные условности, долго не мог сообразить, кто ему звонит. Узнав и вспомнив, прокричал в трубку: «Эврика!», что означало немедленную встречу.
Встреча была дружеской.
Прежде всего попросил Монаха высказать свою точку зрения о причинах присоединения Финляндии к фашистской Германии в войне против СССР и какой, по его мнению, должна быть его страна после капитуляции.
— Правительство Рангеля с согласия парламента, — сказал Монах, — затащило Финляндию в Антикоминтерновский пакт «под обещание» Гитлера сохранить страну как демократическое государство. Чтобы тут же привязать нас к своей военной колеснице и оживить наступательные действия финской армии на северном фронте, в Хельсинки в мае 1942 года неофициально прибыл к президенту Рюти представитель Гитлера. Он передал, что Гитлер весьма дружески относится к Финляндии, и поэтому финны могут присоединить к себе такую территорию на севере России, какую только пожелают.
По первому варианту южная граница «Великой Финляндии» начиналась с побережья Финского залива, чуть южнее Ленинграда, и шла прямо на восток, южнее города Вологды, до Урала. Рюти пояснил, что в этом большом районе проживает более трех миллионов русских и некоторые финские племена и народности. С помощью немцев русское население можно будет передвинуть за пределы новой границы, а здесь оставить только финнов и близкие им племена. Рюти особо подчеркнул, что эта территория несметно богата железом, никелем, нефтью. «Один Кольский полуостров, — сказал он, — вмещает в себя всю таблицу Менделеева». Спор зашел о том, как поступить с Ленинградом, стоит ли его присоединять к Финляндии, или объявить «вольным городом» под международным попечительством с подключением к нему близлежащих финских территорий для обеспечения его жизнедеятельности.
На встрече был подвергнут обсуждению и второй вариант аннексии советской территории. Он имел границу от Ленинграда по реке Свирь, южному побережью Онежского озера с включением Беломоро- Балтийского канала. Далее граница шла прямо на север до Белого моря, и территория в «Великой Финляндии» опять-таки включала Кольский полуостров. Часть выступавших отдавала предпочтение этому варианту, считая, что немцы охотнее согласятся на передачу меньшей территории, чем уступят нам весь Север России, по площади большей, чем сама Финляндия. Не придя к единому мнению, господа передали немцам на их усмотрение оба варианта.
Оставляя в стороне мотивы немцев, предложивших Рюти подготовить такой план, хочу заявить, — сказал Монах, — что наши реакционеры вели с вами не оборонительную войну, как это они утверждают, а агрессивную, империалистическую. За это они должны понести ответственность. Это была только приманка, дабы подтолкнуть финнов к более активному участию в войне, — продолжал Монах, — поскольку после разгрома немецких войск под Москвой в декабре 1941 года у сателлитов Германии поколебалась надежда на победу Гитлера. Не зря же через месяц после получения Плана Рюти в Хельсинки прилетел сам фюрер, явно с целью понуждения наших вояк к увеличению числа вдов и сирот.
— А кто из политических деятелей и лидеров партий принимал наибольшие усилия по срыву
