переговоров о сепаратном мире с СССР, начатых в феврале 1944 года по инициативе Советского Союза?
— Я приветствую, — сказал Монах, — включение в соглашение перемирия статьи, где говорится, что Финляндия обязуется сотрудничать с СКК в деле задержания лиц, обвиняемых в военных преступлениях, и суда над ними. Но если Советский Союз в лице СКК не предпримет энергичных мер по наказанию виновных, то нынешнее правительство сделает все, чтобы уклониться от проведения суда над своими единомышленниками, которые вчера кричали «хайль Гитлер!»
К таким лицам, по его мнению, можно отнести Рюти, Рангеля, Виттинга, Рамсея, Кивимяки, Вальдена, Хаккила, Линкомиеса, Таннера, Эрко, Ниукканена.
На мой последний вопрос, как он видит свою роль в строительстве новой демократической Финляндии, ответил:
— Остаюсь сторонником дружбы с Советским Союзом и в этом качестве буду бороться за демократическую Финляндию. Я буду работать в этом направлении.
В целях проведения такой работы порекомендовал ему продолжать сближение с Паасикиви. Этот человек лучше других знает кухню реакционных сил, стремящихся удержаться у власти.
— В случае поддержки с вашей стороны, — сказал Монах, — Паасикиви может стать первым кандидатом на пост премьер-министра, оттеснив любого кандидата правых сил.
Условились о следующей встрече только после того, как он побывает у Паасикиви.
Размышляя об итогах встречи с Монахом, я посчитал, что идти на прием к Жданову с таким багажом рано. Сведений недостаточно, чтобы раскрыть перед главой СКК широкую картину политической жизни финского общества в первые дни после войны.
Конечно, нынешнюю ситуацию в стране хорошо должен знать Адвокат. На телефонный звонок подошла его жена и сказала, что в Хельсинки он будет через три дня. Ничего, подожду.
Решил поехать в резиденцию Жданова, чтобы представиться его сотрудником и выяснить, когда ориентировочно он может принять меня для доклада. Его помощник Владимир Петрович Терешкин, карел, отлично владеющий финским языком, сказал, что ближайшие 5–6 дней Андрей Александрович будет занят с генералами по неотложным делам, и как только освободится, даст знать о дне приема. Меня это очень устроило.
Через три дня встретился с Адвокатом. Он дружески обнял, и первой его фразой была: «Очень хотел, чтобы именно вы приехали к нам в этот трудный и сложный час нашей истории».
Адвокат рассказал, что после падения Муссолини[24] в Италии парламентская фракция социал-демократов в июле 1943 года во главе с Вяйне Войонмаа27 посетила Паасикиви, где уговаривала его поехать в Стокгольм для зондирования условий сепаратного мира с СССР.
— Мы уже упустили время, когда США в феврале 1943 года предлагали свое посредничество в мире с русскими, — заявил, по словам Адвоката, Паасикиви, — отказ Рюти воспользоваться этим дорого обойдется нашему народу. Чем ближе к окончанию войны, тем выше будет цена мира, — сказал Паасикиви, добавив: — Россия наголову разобьет немцев и финнов. Только безумцы все еще надеются уцелеть от поражения.
К сожалению, — сказал Адвокат, — президент Рюти говорил с Паасикиви не более пяти минут и в грубой форме отклонил его предложение о поиске контакта с русскими в интересах Финляндии. Правительство Линкомиеса продолжало саботировать выход Финляндии из войны. Однако нельзя сказать, что действия демократических сил были напрасны. Народ не только в Финляндии, но и в Швеции стал смелее требовать сепаратного мира с русскими.
Адвокат сказал, что лично он принимает все статьи Соглашения о перемирии, хотя некоторые из них жестки и суровы, но если учесть потери Советского Союза, то, объективно говоря, условия перемирия терпимы, и демократы будут добиваться суда над виновниками войны.
Договорились о времени встречи, подтвердили продолжение конфиденциальности нашей связи и… разошлись.
Время в Хельсинки летело быстро. Прошло десять дней после приезда Жданова и отправки телеграммы в Москву с просьбой об указаниях нашей резидентуре, но ответа все не было.
Молчал и помощник Жданова Терешкин. Мне, конечно, было известно, что Жданов очень занят организацией вооруженного выдворения из Финляндии немецких войск, которые стремятся задержаться в стране, обстреливая финские войска, пытавшиеся интернировать их.
В такой «мертвый час» решил встретиться с Ахти, который мог проинформировать меня о тайных планах лидеров реакционных сил и их представителей в парламенте.
В обеденное время, прогуливаясь в безлюдном парке, позвонил ему. К телефону подошел он сам.
— Здравствуйте, — сказал я и замолчал.
Он спросил:
— Кто говорит?
Я ему ответил первым стихом первой руны финского эпоса «Калевалы»:
Ахти сразу узнал, кто говорит, и в знак этого продолжил стих:
Еще в довоенное время мы обменивались с ним такого рода сигналами, когда была необходимость в срочном контакте.
Встретились как старые друзья. Пожимая мне руки своими ладонями-клещами, он произнес:
— Хорошо, что вы в Хельсинки. Я буду иметь возможность получать от вас помощь советами. Для начала я хотел бы познакомить вас с программой действий на послевоенное время, составленной моим знакомым — Урхо Кекконеном.[25] Эта программа в форме речи по случаю подписания перемирия будет объявлена по радио на всю страну.
По словам Ахти, руководитель службы радио обратился к премьер-министру Кастрену с просьбой, чтобы кто-либо из членов правительства выступил по радио о таком важном событии, как подписание перемирия, но тот отказался. Отказались и некоторые ведущие политические деятели. Только Урхо Кекконен дал согласие выступить. Ахти вынул из кармана машинописные страницы и стал с листа переводить мне содержание речи Кекконена.
«…Мы все, весь народ, должны стойко перенести свое поражение. Мы проиграли войну против Советского Союза, наша мужественная борьба окончилась тяжелым поражением… Нам нужно перед собой и другими признаться, что наш отважный и стойкий противник победил нас… Нам никогда не удастся вернуть военными средствами положение, которое мы занимали до войны. Честное признание этого факта станет предпосылкой и пробным камнем для нашего национального существования, ибо вынашивание мысли о мести и как явные, так и тайные планы вернуть потерянное, то есть мысли о реванше, означают гибель для