— Дайте ему миллионов десять, у него будут большие расходы, связанные с переправкой финнов в Швецию.
Когда Булганин начал отсчитывать пачки по одному миллиону финских марок, которые были довольно объемными, я смог разместить по карманам только 6 пачек, т. е. 6 миллионов. Берия подошел ко мне и доброжелательным голосом, как будто утреннего злого разговора и не было, сказал:
— Ты верно поступил, что три недели в Хельсинки не просидел дураком, а сделал полезное дело, — и запихнул во внутренний карман моего пальто еще один миллион.
Целый мешок денег получил Куусинен. Он спросил меня, через кого я намерен передать полученные деньги. Я ответил, скорее для Берии, чем для него, что самым подходящим для этого дела человеком является Герта Куусинен, с нынешнего года — она член ЦК КПФ.
— Полагаю, — сказал я, — что Герта Оттовна оперативнее других передаст деньги в секретариат партии и организует переправу в Швецию названных коммунистов.
О. К уусинен одобрил это предложение и добавил, что Герта может знать и других коммунистов, кроме тех, которых он рекомендовал. Вопрос — кого переправлять, пусть она решит в ЦК КПФ. Прощаясь, Куусинен пригласил меня в свой вагон, в котором он уезжал в 24 часа в Ленинград.
Когда он и Булганин ушли, Берия жестом показал мне на стул, а сам пересел на диван и спросил:
— Все ли ты усвоил, о чем шла речь на Политбюро и что тебе говорил товарищ Сталин?
— Все понял, товарищ нарком. Если финны навяжут нам войну, будем защищаться. Но не могу ли я узнать, каким временем буду располагать для выполнения задания? — в свою очередь спросил я.
Берия подумал, прикинул на пальцах и сказал:
— Если ты приедешь в Хельсинки послезавтра, то у тебя будет еще три дня.
Когда вышел от Берии, в приемной меня ожидал Фитин. На его машине со спецсигналами мы еле успели к поезду.
В вагоне, прицепленном к поезду «Красная стрела», уже был Куусинен и несколько мужчин. Поезд отошел ровно в 24 часа. В спецвагоне приятно пахло вкусной едой, и только здесь я почувствовал, как голоден. Со времени отъезда из Ленинграда до нынешнего часа мне так и не удалось хотя бы немного перекусить. Полагая, что Куусинен и его кампания уже поужинали, я занял свободное купе и сразу же уснул.
Около часа ночи меня разбудил сильный стук в дверь. Сотрудник охраны сообщил, что меня приглашают на ужин.
Когда я вошел в салон, Куусинен подошел ко мне и сказал:
— Хочу представить вам министров правительства Финляндии, сформированного мною в Москве из числа финских граждан и финских эмигрантов, проживающих в Советском Союзе. На днях в Москве будет объявлено о признании моего правительства Советским Союзом и через 2–3 дня последует сообщение о подписании с правительством Демократической Республики Финляндии, т. е. с моим правительством, договора о сотрудничестве и взаимопомощи.
Я поздравил Отто Вильгельмовича Куусинена с назначением его премьер-министром и его министров, которых было человек восемь. Все они были примерно одного возраста — около 50 лет, физически крепкие. Говорили они, соблюдая такт, но не страдали излишней скромностью.
Куусинен оказался остроумным человеком. Много шутил и рассказывал забавные истории про финнов, попадавших в затруднительные ситуации.
— Отто Вильгельмович, послушав вас, Калевала можно и не читать, — заметил я, чтобы вызвать его на продолжение беседы.
— Калевала — это суть и судьба финского народа. Яснее и правдивее еще никто не сказал о Суоми, — ответил он.
Во время ужина будущие министры задавали мне много вопросов о современной Финляндии, об основных социальных группах страны, о подготовке финского населения к войне с нами.
К концу ужина я почувствовал доброе расположение к себе со стороны Куусинена. Когда мы остались вдвоем, я подробно рассказал ему о своем сообщении на Политбюро ЦК ВКП(б) и осторожно спросил:
— Какая была необходимость создавать правительство, когда на Карельском перешейке к настоящему времени не осталось гражданского населения. Ведь уже к середине ноября все жители были эвакуированы в центральные районы страны?
Куусинен не торопился с ответом, размышлял и, отпив немного вина, сказал:
— В начале сентября 1939 года, когда немецкая армия фактически без сопротивления заняла Варшаву, Сталин, пригласив меня к себе, где уже был нарком обороны Ворошилов, сказал, что в Европе сложилась кризисная военная ситуация, угрожающая безопасности Советского Союза, а наши северо- западные границы слабо защищены от нападения потенциального агрессора. В случае, если Финляндия добровольно не согласится на обмен территориями, нам придется применить военную силу. Проведение такой операции Сталин поручил Ворошилову и мне.
Такое сообщение взволновало меня, и я спросил:
— Неужели, чтобы отвоевать небольшой кусочек финской территории, надо было создавать правительство Демократической Республики Финляндии? Это, как мне кажется, сильно напугает народ Финляндии, и он, опасаясь «советизации», будет всеми силами сражаться против нас. Кроме того, к такому же выводу могут прийти Германия, Англия, Франция. Тогда не избежать их военного вмешательства на стороне Финляндии против Советского Союза…
Куусинен вопросительно взглянул на меня, помедлил с ответом… и довольно четко сказал, что такой ход событий принимался во внимание при обсуждении этого вопроса у Сталина. Он тогда пояснил, что при подписании в конце августа 1939 года Молотовым и Риббентропом советско-германского договора о ненападении они тогда же договорились, что Германия не будет вмешиваться в наши отношения с прибалтийскими государствами и Финляндией. Что касается Англии и Франции, то Сталин, повернувшись к Ворошилову, приказал ему военные действия провести быстро, в две-три недели, пока Запад еще не успеет опомниться от случившегося.
После такого откровенного ответа собеседника я осмелел и, чтобы понять цели правительства Куусинена, спросил:
— Если наши войска смогут так быстро отвоевать Карельский перешеек с городом Выборгом, то что будет делать ваше правительство? Останется без работы?
— Сейчас мне трудно ответить, — сказал Куусинен. — Этот вопрос будет решаться советским правительством с учетом политической ситуации как в самой Финляндии, так и вокруг нее. Мне известно, однако, что Сталин хотел бы видеть Финляндию развивающейся по сценарию для прибалтийских государств.
Из ответов Куусинена мне стало ясно, какая судьба ожидает Финляндию, если она не уступит Карельский перешеек. В свою очередь я высказал ему свое мнение:
— Закончить войну в течение трех недель невозможно. Чтобы прорвать «линию Маннергейма», потребуется много времени и жертв с той и другой стороны. Думаю, что наше военное командование допускает большую ошибку, рассчитывая быстро закончить войну. «Линия Маннергейма» — мощнейшее оборонительное сооружение по последнему слову техники, преодолеть которое будет весьма трудно. Вам раньше было известно об этой крепостной линии? — спросил я Куусинена.
— Наши военные мне об этом не говорили, по всей видимости, они сами этого не знают.
— Отто Вильгельмович, имея некоторую причастность к борьбе за добрососедские отношения между нашими странами, меня тревожит мысль — все ли было предпринято для того, чтобы избежать войны, которая завтра обернется большими людскими потерями с той и другой стороны? — спросил я его.
— Начиная с 1937 года фашистская Германия стала усиленно обхаживать Финляндию, конечно, имея в виду привлечение ее к участию в войне против СССР. Так, в 1937 году в Финляндию прибыл большой отряд немецких военных кораблей. В 1938 году в Финляндии побывала многочисленная военная делегация