казался таким близким, таким родным, таким красивым.
Вот яркие глаза, широко распахнутые, с чуть подрагивающими ресницами, встретились с его взглядом. И Драко увидел там то, что больше всего боялся увидеть: боль, непонимание и холод отчуждения.
Малфой подскочил с места, шагнув к любовнику и пытаясь обнять его. Поттер не отстранился. Лишь сидел, позволяя прикасаться к себе, но не делая и попытки ответить.
- Гарри?
- Я правильно понял, Драко, ты хочешь, чтобы я перестал профессионально играть в квиддич? Ушел из команды?
- Да.
- И чем же мне прикажешь заниматься?
- Гарри, ты можешь делать все, что пожелаешь!
- Но только не играть в квиддич, чтобы тебе не пришлось за меня переживать?
- Чтобы тебе не пришлось пострадать еще больше, чем сейчас!
- А, понятно…
Но Драко вовсе ничего не было понятно. Его напугал застывший вид Поттера. Да что там, напугал, его поразило, что еще несколько минут назад искрящиеся жизнью и счастьем глаза Гарри вдруг потускнели.
- Гарри, по-моему, тебе ничего не понятно! Давай я еще раз все объясню?
Было странно слышать умоляющие ноты в голосе Малфоя. Но даже это не вызвало обычную легкую улыбку на сжатых губах Поттера.
- Ты устал от меня? Устал, что я причиняю тебе столько хлопот своими проблемами?
- Я же говорю, что ты не так все понял…
Драко не знал, как донести до Гарри свои мысли, чувства и намерения. Благие намерения. Тут некстати вспомнилась та самая маггловская поговорка про эти - Мордред их побери - благие намерения, которую недавно цитировал крестный.
Гарри поднялся из-за стола, тяжело облокотившись на спинку кресла. Из его движений исчезла легкость, которая еще утром так радовала Малфоя. Казалось, ему тяжело было стоять, и что боль в спине опять вернулась.
- Драко, спасибо тебе за все. Возможно, я не совсем тебя понял, но, по-моему, суть уловил.
Гарри оторвал руки от кресла, и пошел по направлению к двери.
- Ты куда?
- Я хочу прилечь, если ты не против?
- Нет, что ты! Конечно, приляг.
Не оглядываясь, Гарри скрылся за дверью, оставив Драко одного в тишине гостиной, которая вдруг перестала казаться уютной и превратилась в гнетущую.
Некоторое время юный лорд Малфой неподвижно стоял на месте, опустив руки, а затем бесшумно опустился в кресло, словно силы враз покинули его.
В комнате потемнело. Первый снег закончился. За окном снова уныло заморосил ледяной дождь, смывая с каждым мгновением первозданную свежесть и чистоту с окружающего мира и оставляя после себя буро- черные дорожки, кусты и деревья, да темный частокол леса, уходящий до самого горизонта.
* * *
Гарри дошел до спальни и, не раздеваясь, опустился на краешек постели. В голове стояла странная и какая-то гулкая пустота.
Думать не хотелось. Двигаться тоже. Хотелось лишь лежать, замерев и уставившись в одну точку.
Даже магия Гарри притихла в нем, не просясь вырваться на свободу, как это бывало в моменты сильного волнения. Наоборот, она окутала волшебника в непроницаемый кокон, поддерживая и утешая.
Гарри резко поднялся, охнув от боли, прострелившей позвоночник. Затем уже спокойнее добрел до гардероба, где выудил из вороха мантий первую попавшуюся, натянул ее на себя и вышел на балкон, который опоясывал весь этаж по периметру.
Ледяной ветер заставил его съежиться, а мелкие капли колючего дождя больно ударили по лицу.
Все было совсем не так, как еще пару часов назад, когда он и Драко прогуливались, наслаждаясь видом, запахом и ощущением первого снега.
Белое покрывало земли превратилось в грязную слякоть, пушистые от снежинок ветви снова стали черными, в воздухе не пахло праздниками и зимой, в нос ударял неуютный запах сырости и запустения.
Гарри обхватил руками скользкие от влаги перилла и застыл, позволяя каплям стекать по щекам. И непонятно было, слезы это или просто вода.
Ему было горько. И тоскливо. И страшно одиноко в этот унылый до невозможности день поздней английской осени.
И отнюдь не растаявший первый снег был виноват в этом.
Сколько он простоял так, неизвестно. Очнулся Гарри от того, что его куда-то вели. Чьи-то теплые сильные руки помогли ему стянуть мокрую ледяную одежду, потом наложили согревающие чары, заставили выпить какое-то зелье, от которого мурашки побежали по коже, и внутри стало горячо.
А потом его безвольно обмякшее тело уложили в постель, накрыв до подбородка пушистым одеялом. И обняли. Ласково. Нежно. Любяще.
И в спальне, в уюте сгустившихся сумерках, раздался тихий, едва слышный шепот, навевающий дрему:
- Спи, Гарри. Спи, котенок. И прости меня. Только не уходи. Ты мне так нужен. Только ты, мой Гарри.
