неисправим».
Он подошел к пакету со сладостями, выудил оттуда несколько вафель и сунул в карман мантии. Гарри удивился. Он думал, Снейп не ест сладкое.
Восстанавливающее зелье отдавало мочой броненосца. Снейп протянул ему шоколад.
— Спасибо, — их пальцы соприкоснулись. Гарри опустил глаза.
Снейп смотрел на него, прищурив ресницы.
— Мерлин, говоришь?
Гарри вдруг ужасно захотелось сказать ему правду. Как было страшно. Как он боялся — за него, за них! Захотелось сказать, что он и сам не знает, как все вышло.
— Я попросил Мерлина. Он… Он дал вам мою кровь. Не надо ничего говорить, — взмолился Гарри и вдруг приложил кончики пальцев к губам Снейпа, будто прося о молчании. Это вышло у него очень нежно и естественно. — Я знаю, вы мне не верите.
Снейп моргнул. В его лице мелькнуло странное выражение. Он машинально прикоснулся пальцами к своим губам, как будто не веря, что тут только что были пальцы Гарри.
Вдруг он нахмурился, достал из кармана вафельные трубочки и уничтожил их одним движением палочки.
— Поттер. Скажи мне. Кто еще там был? Там был кто-то… третий? Только не говори, что ты видел Мерлина, — устало сказал он.
— Я не видел Мерлина. Просто он… Мерлин исполнил мое желание.
Северус вдруг наклонился над Гарри и схватил его за запястья. Его волосы коснулись Гарриных щек. Антрацитовые глаза будто заглядывали мальчику в самую душу. Гарри забыл, что нужно дышать.
— Скажи… — прошептал Снейп, — ты вправду думаешь, что отдал мне свою кровь? Зачем?
— Вы знаете, зачем, — еще тише сказал Гарри.
Он развернул руку и тихо поцеловал тонкие белые пальцы, держащие его запястье.
Снейп не убрал руку. Гарри зажмурился.
Если я сейчас увижу в его глазах насмешку… или презрение… Я умру.
Он осторожно приоткрыл глаз.
Профессор сидел с закрытыми глазами и молчал. Гарри испугался.
— Мне больно, — прошептал он. Снейп все еще держал его запястья.
— Извини, — профессор отпустил его руки и вздохнул. — Не делай так больше со мной… Поттер.
Он встал. Гарри пытался что-то понять по его лицу, и не смог.
— Мне пора. У меня… урок. Выздоравливайте, Поттер.
Снейп зачем-то обернулся в дверях, открыл рот, потом закрыл, нахмурился и вышел.
Гарри хотелось плакать. Он уткнулся в подушку и не заметил, как заснул.
Урок Зельеварения подходил к концу. «Надо же, сегодня Снейп почти похож на человека», — подумала Гермиона.
— Он че, заболел? — шепнул ей Рон. — Ни одного балла не снял.
— Сплюнь, — буркнула Гермиона.
Она заметила, что с ним что-то не так. Пол-урока Снейп простоял, глядя в окно, за которым скучно моросил дождь. Стоял, скрестив руки на груди и думая о чем-то своем. Ну да, они писали ответы на контрольные вопросы, но обычно он всегда нависал над душой и зорко следил, чтоб никто не списывал. Сегодня он был так задумчив, что даже не заметил, что наступил на шпаргалку Лонгботтома. Гермионе было почему-то жаль Снейпа. Конечно, она не влюблена в него по уши, как Гарри. Ей просто казалось, он одинок и некому за ним ухаживать. Гермионе очень нравилось за кем-то ухаживать. Варить чай с лимоном, укутывать теплым пледом. У нее есть Гарри, и Рон, и кота своего она любит, но Снейп — это совсем другое. Почему ей не хотелось укутывать пледом седобородого Дамблдора, которому это явно бы не помешало, она не задумывалась. Снейп стал злым и ядовитым от одиночества, думала она. Но все-таки он не оборотень, не вампир, не скат и не летучая мышь. Когда-то на первом курсе она даже видела, как он плакал. Читал какое-то письмо, а по лицу текли слезы. Он ее не видел. Иначе просто стер бы это воспоминание… Она с ревностью посмотрела на Терезу Бернар. Та сидела перед пустым пергаментом, крутя в руках перо и украдкой бросая взгляды на профессора. Гермионе стало неприятно. Гадюка, вспомнила она слова Гарри. Наверное, он прав. Тереза ей не нравилась.
Снейп очнулся от размышлений и посмотрел на часы.
— Работы на стол, — сказал он. — Живо.
Ученики подходили к столу, складывая в стопку контрольные. Тереза положила в общую кучу чистый лист. Снейп недоуменно поднял брови.
— Вы не умеете списывать, мисс Бернар? Даже Лонгботтом…
Тереза молча вскинула на профессора шальные глаза.
— Останьтесь после урока, — его лицо было бесстрастным.
— Это наказание, сэр?
