— Откуда вы знаете? — прервал Майкла граф.
— Его дядя генерал, — объяснил Эндрю.
— Генерал! — Граф с заинтересованностью посмотрел на Майкла. — Сантэн, разве ты не видишь, что наш гость испытывает трудности?
Анна нахмурилась, а Сантэн наклонилась к тарелке Майкла и разрезала мясо на небольшие куски, чтобы он мог есть одной рукой.
— Продолжайте! — торопил граф Майкла. — И что тогда?
— Генерал Хейг повернет направо. Там он ударит немцам в тыл и сломает их линию фронта.
— Ха! Значит, мы здесь в безопасности.
Граф потянулся за бутылкой кларета, но Майкл покачал головой.
— Боюсь, не совсем. С этого участка фронта снимут все резервы; силы на передовой сократят до батальона; все, чем можно пожертвовать, будет передвинуто в новый район форсирования Соммы.
Граф выглядел встревоженным.
— Это преступная глупость. Конечно, немцы будут атаковать здесь, чтобы ослабить давление на них на Сомме.
— А выдержит ли здесь линия фронта? — с тревогой спросила Сантэн и невольно посмотрела на окна кухни. С тех мест, где сидели, все могли видеть гряду на горизонте.
Майкл замялся.
— О, я уверен, что здесь мы сумеем задержать их надолго, особенно если наступление на Сомме будет развиваться успешно. А когда силы союзников зайдут немцам в тыл, давление здесь сразу ослабеет.
— Но что, если наступление захлебнется или возникнет заминка? — тихо спросила по-фламандски Сантэн.
Девушка, к тому же с трудом понимающая по-английски — она тем не менее сразу ухватила суть. Майкл ответил на ее вопрос с уважением, словно мужчине. Говорил он на африкаансе:
— Тогда нам придется нелегко, особенно если в воздухе у немцев будет преимущество. Мы можем снова потерять гряду. — Он помолчал и нахмурился. — Придется перемещать резервы. Возможно, нам придется отступить к Аррасу.
— Аррас! — ахнула Сантэн. — Это значит…
Она не закончила и огляделась, будто уже прощалась с домом. Аррас находился в глубоком тылу.
Майкл кивнул.
— Когда начнется наступление, вы здесь окажетесь в большой опасности. Вам придется оставить шато и уехать в Аррас или даже в Париж.
— Никогда! — воскликнул граф, переходя на французский. — Де Тири никогда не отступают.
— Только при Седане, — сказала Анна, но граф не обратил внимания на эту дерзость.
— Я останусь здесь, на своей земле. — Он показал на старое, заряжающееся с казенника ружье, которое висело на стене кухни. — Это оружие было у меня при Седане. Боши научились его бояться. Я повторю для них урок. Тири их проучит!
— Храбрец! — воскликнул Эндрю. — У меня тост. За французскую доблесть и за победу французского оружия!
Естественно, граф ответил тостом за генерала Хейга и «наших доблестных английских союзников».
— Капитан Кортни из Южной Африки, — заметил Эндрю. — Надо выпить и за него.
— Ага! — с воодушевлением подхватил граф по-английски. — За генерала… Как зовут вашего дядю- генерала? За генерала Шона Кортни и его смелых южноафриканцев!
— Этот джентльмен, — Эндрю показал на слегка покачивающегося, похожего из-за своих очков на сову врача, — офицер Королевской медицинской службы. Отличная служба, достойная тоста.
— За Королевскую медицинскую службу!
Граф принял вызов, но когда он потянулся за стаканом, тот задрожал раньше, чем граф к нему прикоснулся, и поверхность вина в нем покрылась мелкой рябью. Граф застыл. Все подняли головы.
Стекла кухонных окон задребезжали в рамах, и на севере послышался гром орудий. Немецкие пушки снова обстреливали гряду, издавая рык и лай, подобно диким собакам. Все слушали молча, представляя себе грязь и смерть в сырых траншеях всего в нескольких милях отсюда, от теплой кухни, где они сидят, наполнив животы вкусной едой и вином.
Эндрю поднял стакан и негромко сказал:
— Давайте выпьем за бедолаг там в грязи. За то, чтобы они выжили. На этот раз даже Сантэн отпила из стакана Майкла, и на ее глаза навернулись угрюмые слезы.
— Не хочу показаться брюзгой, — сказал молодой врач, неуверенно вставая, — но для меня артиллерийский обстрел — это вызов на работу. Боюсь, мясницкие фургоны уже в дороге.
Майкл тоже хотел подняться, но был вынужден ухватиться за край стола.
— Я хотел бы поблагодарить вас, мсье граф, — начал он официально, — за гостеприимство… — Последнее слово застряло у него на языке, он повторил его и потерял последовательность мыслей. — Приветствую вашу дочь, мадмуазель де Тири. L’аnge du bonheur…
Ноги под ним подогнулись, и он упал.
— Он же ранен! — воскликнула Сантэн, бросилась вперед и подхватила Майкла, подставила свое нежное плечо, не давая ему свалиться на пол. — Помогите! — взмолилась она.
Покачиваясь, подошел Эндрю, и вдвоем они наполовину понесли, наполовину потащили Майкла из дверей кухни.
— Осторожней, его бедная рука! — Сантэн пыхтела под тяжестью, когда они поднимали Майкла и усаживали в коляску мотоцикла. — Не сделайте ему больно!
Майкл с блаженной улыбкой на бледном лице растянулся на мягком сиденье.
— Будьте покойны, мадемуазель, этот счастливчик сейчас вне власти боли.
Эндрю обошел машину, чтобы сесть за руль.
— Подождите меня! — воскликнул врач; они с графом выходили, поддерживая друг друга, и как-то боком спустились с лестницы.
— Садитесь, — пригласил Эндрю, и с третьей попытки «Ариэль»[22] выпустил облако синего дыма и взревел.
Врач устроился на заднее сиденье за Эндрю, а граф сунул в боковой карман лорда две бутылки кларета.
— От холода, — пояснил он.
— Вы достойнейший из людей! — воскликнул Эндрю и выжал сцепление; «Ариэль» с ревом проделал крутой разворот.
— Позаботьтесь о Майкле! — крикнула Сантэн.
— Моя капуста! — закричала Анна, видя, что Эндрю катит прямо через огород.
— Б bas les boches! — взревел граф и незаметно еще разок приложился к бутылке с кларетом, прежде чем Сантэн успела ее конфисковать и отобрать ключи от погреба.
В конце длинной подъездной дороги, ведущей к шато, Эндрю притормозил и на небольшой скорости присоединился к жалкой процессии, тянущейся со стороны гряды по грязной, в рытвинах главной дороге.
Мясницкие фургоны, как повсеместно называли машины медицинской службы, были тяжело нагружены жертвами возобновившегося немецкого обстрела. Они проезжали по грязным лужам, и носилки внутри покачивались и подпрыгивали на каждом камне.
Кровь раненых на верхних ярусах пропитывала повязки и капала на лежащих внизу.
По обочинам шли небольшие группы ходячих раненых; с впопыхах наложенными повязками, с бледными от страданий лицами они цеплялись друг за друга в поисках поддержки.
Начиная быстро трезветь, врач слез с заднего сиденья мотоцикла и выбрал самых тяжелых из ходячих. Одного пристроили на заднее сиденье, одного верхом на бак с горючим перед Эндрю, а третьего в коляску с Майклом. Врач бежал перед перегруженным «Ариэлем», проводя мотоцикл через ямы с грязью.
