такое значительное событие должно меня изменить, я больше никогда не буду прежней.
— Очнись, дитя, — подтолкнула ее Анна. — Еще столько нужно сделать! Не время мечтать.
Она взяла просторную юбку и через голову надела на Сантэн, потом, стоя сзади, закрепила пояс.
— Я гадаю, смотрит ли на меня мама. Знает ли она, что я надеваю ее платье, радуется ли за меня?
Анна хмыкнула, опускаясь на колени, чтобы проверить подол. Сантэн пригладила на бедрах тонкие старинные кружева и прислушалась к приглушенным мужским голосам и смеху, доносившимся из большого зала на первом этаже.
— Я так рада, что пришел генерал. Правда, он красивый мужчина, точно как Майкл? Эти глаза… ты заметила?
Анна снова хмыкнула, но на этот раз более выразительно; она вспомнила генерала, и руки ее дрогнули.
«Вот это настоящий мужчина», — сказала она себе, глядя, как Шон Кортни выходит из «роллса» и поднимается по лестнице в шато.
— Он такой душка в мундире и с медалями, — продолжала Сантэн. — Когда Майкл станет старше, я настою, чтобы он отрастил такую же бороду. Производит такое впечатление! — Снизу послышался новый взрыв смеха. — Они с папой понравились друг другу, как ты думаешь, Анна? Только послушай!
— Надеюсь, они оставят немного коньяка другим гостям, — проворчала Анна, поднимаясь на ноги; прижав руку к спине, она остановилась: ей в голову пришла новая мысль.
— Надо было достать синий дрезденский сервиз, а не севрский. Он красивее, с розами.
— Надо было думать об этом вчера, — быстро оборвала ее Сантэн. — Я не собираюсь проходить через все это снова.
Весь предыдущий день и почти всю ночь они вдвоем работали, наводя порядок в большом зале, который простоял закрытым с бегства слуг. Занавеси запылились, высокий потолок зарос паутиной, так что украшавшие его мифологические сцены стали почти не видны.
С красными глазами, чихая, они закончили уборку и принялись за столовое серебро, почерневшее, все в пятнах. Нужно было вымыть и вытереть вручную каждый предмет красно-золотого севрского обеденного сервиза.
Многословно протестовавший граф: «Ветеран Седана и армии Третьей империи вынужден работать, как простой лакей», — под их мощным напором принялся помогать.
Наконец все было сделано. Зал снова великолепен, сложный наборный паркет отмыт и натерт, на сводчатом потолке снова танцуют, проказничают и гоняются друг за другом нимфы, богини и фавны, серебро блестит, и первые выращенные Анной в теплице розы сверкают в свете ламп, как самоцветы.
— Надо было напечь больше пирогов, — тревожилась Анна, — у солдат волчий аппетит.
— Они летчики, — поправила ее Сантэн, — а еды у нас столько, что хватит накормить всю армию союзников, а не только одну эскадрилью. — Сантэн смолкла. — Слушай, Анна!
Анна подошла к окну и выглянула.
— Это они! — воскликнула она. — Так рано!
По длинной гравийной подъездной дороге, пыхтя, приближался тусклый армейский грузовик, казавшийся на своих высоких узких колесах чопорным и старомодным; в кузове сидели все свободные от полетов офицеры эскадрильи, а за рулем — адъютант, с трубкой в зубах и выражением ужаса на лице; грузовик вилял от одного края широкой дороги к другому, а адъютант громко подбадривал пассажиров.
— Ты закрыла кладовую? — с тревогой спросила Анна. — Если это племя отыщет еду раньше, чем мы начнем подавать…
Анна привлекла подруг из деревни, тех, что не успели убежать от войны, и кладовка превратилась в пещеру Аладдина, полную холодных пирогов с мясом, паштетов, замечательных местных блюд, окороков, пирогов с яблоками, заливных свиных ножек с трюфелями и десятков иных деликатесов.
— Они приехали так рано не за едой. — Сантэн присоединилась к Анне у окна. — Ключи от погреба у папы. О них позаботятся.
Ее отец уже наполовину спустился по мраморной лестнице навстречу гостям, и адъютант затормозил так резко, что два пилота свалились с переднего сиденья, переплетясь руками и ногами.
— Вы, должно быть, веселый старый граф! — с явным облегчением снова обретя подвижность, воскликнул адъютант. — Мы передовой отряд, или, как говорят по-французски, le d’avant-garde, понимаете?
— А, конечно! — Граф стиснул его руку. — Наши храбрые союзники. Добро пожаловать! Добро пожаловать! Могу я предложить вам стаканчик чего-нибудь?
— Видишь, Анна, — Сантэн с улыбкой отвернулась от окна, — беспокоиться не о чем. Они понимают друг друга. Твоей еде ничего не грозит, по крайней мере пока.
Она взяла с кровати фату, накинула на голову и стала разглядывать свое отражение.
— Это должен быть самый счастливый день моей жизни, — прошептала она. — Ничто не должно его испортить.
— И не испортит, дитя мое.
Анна подошла к ней сзади и принялась расправлять на плечах прозрачную фату.
— Ты будешь прекраснейшей из невест. Какая жалость, что никто из дворян тебя не увидит!
— Хватит, Анна, — мягко сказала Сантэн. — Никаких сожалений. Все в порядке. Я и не хотела бы, чтобы было по-другому. Анна!
Ее лицо оживилось.
— В чем дело?
— Ты слышишь? — Сантэн отвернулась от зеркала. — Это он. Мишель. Он возвращается ко мне.
Она подбежала к окну и, не в силах сдерживаться, запрыгала, затанцевала, как маленькая девочка перед витриной магазина игрушек.
— Слушай! Он летит сюда!
Она узнала отчетливый рокот мотора, который так часто слышала раньше.
— Я его не вижу.
Анна стояла за ней, заслоняя глаза и глядя вверх, на рваные облака.
— Он должен лететь очень низко, — начала Сантэн. — Да! Да! Вот он, прямо над лесом. Я его вижу.
— Он летит на аэродром в саду?
— Нет, не при таком ветре. Я думаю, он летит сюда.
— Это он? Ты уверена?
— Конечно, уверена. Разве ты не видишь, какого он цвета? Mon petit jaune[34]!
Остальные тоже услышали. Снизу донеслись голоса, и с десяток свадебных гостей через французское окно выбрались на террасу.
Впереди всех Шон Кортни в полной полевой форме английского генерала и граф, еще более великолепный в сине-золотом мундире полковника гвардии Наполеона III.
У всех в руках были стаканы, все голоса звучали возбужденно и приподнято.
— Да, это Майкл! — воскликнул кто-то. — Бьюсь об заклад, он потреплет нас низкой посадкой. Снимет крышу с шато, вот увидите!
— Заключительный победный полет, учитывая, что его ждет впереди!
Сантэн смеялась вместе со всеми и хлопала в ладоши, глядя на приближающуюся желтую машину, и вдруг ее ладони застыли не соприкоснувшись.
— Анна, — сказала она, — что-то не так.
Теперь самолет достаточно близко, чтобы можно было заметить, как неправильно он летит: опустив одно крыло, ныряет к вершинам, потом резко поднимается; крылья закачались, и машина стала заваливаться в противоположную сторону.
— Что с ним?
Тональность возгласов на террасе сменилась.
— Боже, он в беде… кажется…
