— А история тем временем проходит мимо, — капитулировал граф и отправился в подвал.
Но вот стрельба возобновилась, гораздо ближе, оконные стекла задрожали в рамах. Граф бегом поднялся по лестнице во двор.
— А что сейчас происходит, папа?
— Это агония немецкой армии, — объяснил граф, — последние конвульсии умирающего исполина. Но не волнуйся, малышка, англичане скоро окружат их. Нам нечего бояться.
Грохот пушек стал громче, его еще больше усилил ответный огонь английской артиллерии, пытающейся остановить немецкую контратаку на передовые линии союзников на гряде.
— Очень похоже на прошлое лето.
Сантэн с недобрым предчувствием смотрела на темные очертания меловой гряды на горизонте. Из-за разрывов они слегка расплывались у нее перед глазами.
— Надо им помочь, хоть чем-нибудь, — сказала Сантэн Анне.
— Надо думать о себе, — возразила Анна. — Нам ведь нужно жить, и мы не можем…
— Идем, Анна, мы теряем время.
По настоянию Сантэн они сварили в четырех больших медных котлах суп из репы, сушенного гороха и картошки, приправленный костями от окороков. Почти истратив свои запасы муки, пекли одну за другой порции хлеба, потом загрузили все это в ручную тележку и покатили к главной дороге.
Сантэн хорошо помнила бои прошлого лета, но то, что она увидела сейчас, ошеломило ее.
Дорога была запружена, ее волна за волной заливал прибой войны, идущий в обоих направлениях; эти волны встречались, смешивались и снова разделялись.
С гряды, набитые в медленно движущиеся санитарные машины, в запряженные лошадьми телеги и повозки, двигались человеческие отбросы битвы, оборванные, окровавленные, искалеченные и теряющие кровь; их несли на плечах более сильные товарищи, они хромали на импровизированных костылях или, перебираясь через глубокие грязные рытвины, цеплялись в поисках поддержки за борта машин.
В противоположную сторону двигались резервы и подкрепления, которые должны были остановить немецкое наступление на гряду. Они шли длинными шеренгами, уставшие и согнувшиеся под тяжестью амуниции, и даже не смотрели на огрызки людей, выплюнутые битвой, в которой им предстояло участвовать. Они тащились вперед, глядя под ноги; останавливались, когда путь что-нибудь преграждало, стояли терпеливо, как скотина, и снова трогались с места, когда делал шаг идущий впереди.
Справившись с первоначальным потрясением, Сантэн помогла Анне поставить тележку на обочине; Анна наливала суп в кружки, а Сантэн передавала их с толстыми ломтями свежевыпеченного хлеба проходящим мимо утомленным раненым солдатам.
Еды катастрофически не хватало, они могли покормить только одного из ста. Сантэн выбирала тех, кто больше в этом нуждался, и те выпивали суп и жадно съедали хлеб.
— Благослови вас Бог, мисс, — говорили они и, спотыкаясь, шли дальше.
— Посмотри им в глаза, Анна, — прошептала Сантэн. — Они уже заглянули в могилу.
— Хватит нести вздор, — вспылила Анна. — У тебя опять начнутся кошмары.
— Никакой кошмар не может быть хуже, — тихо ответила Сантэн. — Посмотри вон на того.
Оба глаза солдата были вырваны шрапнелью, рана замотана окровавленной тряпкой. Он шел, держась за другого солдата, у которого обе раздробленные руки были подвязаны к груди. Слепой держался за его ремень, и когда спотыкался на скользкой грязной дороге, оба едва не падали.
Сантэн выудила их из потока и держала миску у губ безрукого солдата.
— Ты хорошая девочка, — прошептал тот. — Сигареты нет?
— Простите.
Она покачала головой и повернулась, чтобы поправить повязку на глазах второго. Мельком увидев, что под повязкой, она задохнулась, и руки у нее задрожали.
— У тебя голос как у молодой и красивой…
Слепой был ровесником Майкла, у него тоже были густые темные волосы, но они слиплись от запекшейся крови.
— Да, Фред, красивая барышня. — Товарищ снова поставил его на ноги. — Нам пора, мисс.
— Что там? — спросила у них Сантэн.
— Настоящий ад.
— Выдержит ли фронт?
— Никто не знает, мисс.
И медленно движущаяся река несчастья унесла их.
Суп и хлеб скоро кончились, и Сантэн с Анной повезли тележку в шато, чтобы приготовить еще.
Сантэн вспомнила просьбы раненых и перерыла шкаф в оружейной комнате, где граф держал свой запас табака; когда они с Анной вернулись на свой пост на обочине дороги, Сантэн получила возможность давать некоторым дополнительное утешение.
— Мы так мало можем, — печалилась она.
— Мы делаем все, что в наших силах, — ответила Анна. — Нечего горевать о невозможном.
Они работали и после наступления темноты, при слабом желтом свете фонаря-молнии, а поток страдания не пересыхал; казалось, он стал еще гуще и плотнее, так что бледные искаженные лица сливались в свете фонаря перед усталыми глазами Сантэн, утрачивая различия, а слова ободрения, которые она старалась сказать каждому, звучали для ее собственных ушей бессмыслицей.
Наконец, далеко за полночь, Анна отвела ее назад в шато, и они уснули, обнявшись, не скинув грязной, окровавленной одежды, а на рассвете проснулись и принялись варить в котлах новый суп и печь новые порции хлеба.
Стоя у печи, Сантэн наклонила голову: она услышала знакомый гул.
— Самолеты! — воскликнула она. — Я совсем забыла о них! Они сегодня летят без меня, это к неудаче!
— Сегодня многих ждет неудача, — хмыкнула Анна, закутывая котел с супом в одеяло, чтобы медленнее остывал, и подтаскивая его к кухонной двери.
На полпути к дороге Сантэн выпрямилась, выпустив ручки тележки.
— Смотри, Анна, там, на краю Северного поля!
Поле кишело людьми. Они сбросили тяжелые ранцы, шлемы и оружие и, голые по пояс или в грязных жилетах, работали под лучами раннего летнего солнца.
— Что они делают, Анна?
Их были тысячи. Ими руководили офицеры. Вооруженные заточенными лопатами, они вгрызались в желтую почву, нагромождали ее длинными грядами и так быстро углублялись в землю, что на глазах многие ушли по колено, а потом и по пояс за вырастающими земляными брустверами.
— Траншеи. — Сантэн сама нашла ответ на свой вопрос. — Траншеи, Анна, они копают новые траншеи.
— Но зачем?
— Потому что… — начала Сантэн и замолчала. Ей не хотелось говорить это вслух. — Потому что им не удержать гряду, — негромко закончила она, и обе посмотрели на высоты, где артиллерийская канонада окрасила светлое утро в желтый цвет порохового дыма.
Дойдя до конца аллеи, они увидели, что движение на дороге застопорилось, противоположные потоки безнадежно перемешались вопреки усилиям военной полиции разъединить их и снова отправить в путь. Одна из санитарных машин съехала на грязную обочину, усугубив общий беспорядок; врач и шофер старались выгрузить из застрявшей машины носилки с ранеными.
— Анна, мы должны им помочь.
Анна была сильной, как мужчина, Сантэн — настроена решительно. Вдвоем они схватились за носилки и вытащили их из канавы.
Врач выбрался из грязи.
— Молодцы, — сказал он, тяжело дыша.
Он был без головного убора, но со змеей и другими эмблемами медицинской службы на воротнике рубашки и белыми с красным крестом повязками на руках.
— А, мадмуазель де Тири! — Он узнал Сантэн, склонившуюся перед ним к носилкам. — Я должен был
