Петлюра хмыкнул и снова сунул палец за борт френча.
— Мы создаем украинскую армию! Украина — наш высший закон!
— Но ведь и в Петроградском гарнизоне больше тридцати тысяч украинцев,
— Тридцать тысяч? — Петлюра был поражен. — В таком случае вы должны привести их сюда!
— Они в резерве Северного фронта!
— Ми создадим Украинский фронт! И воевать там должны украинцы.
— Как вы знаете, мы, большевики, против войны.
— Почему же вы хлопочете о пушечном мясе?
— Мы не считаем солдат пушечным мясом, господин Петлюра. Вооруженный народ будет гарантом социалистической революции! А вы собираете солдат-украинцев, чтоб и в самом деле использовать их как пушечное мясо в империалистической войне!
Петлюра возмущенно всплеснул руками.
— И это говорит украинец! Украинская армия будет гарантом утверждения украинской государственности, пан Коцюбинский. Освобождения Украины мы добьемся здесь, а не в вашем Петрограде!
Коцюбинский пожал плечами:
— Мы, большевики, считаем, что Киев и Петроград должны вместе бороться и за социальное и за национальное освобождение!
Петлюра раздраженно прервал:
— Простите, но мы не на митинге! Я считаю вопрос о полуботьковцах исчерпанным: они остаются здесь!
Он произнес это высокомерно, но тут же добавил;
— И мы не совершаем ничего противозаконного, имейте это в виду: они пойдут на фронт, как того требует верховное командование, — только под нашими желто-голубыми знаменами!
Коцюбинский сверкнул глазами из-под бровей:
— Значит, вы — за Временное правительство?
— Нет! — закричал Петлюра и даже топнул ногой. — Мы создадим украинское правительство, и украинцы на фронте упрочат положение своего правительства в Киеве славой воинских побед!
Коцюбинский холодно сказал:
— Не торопитесь расписываться за всех украинцев, господин Петлюра! Есть среди них и такие, которые позаботятся, чтоб солдаты — и украинцы и русские — были готовы к… войне классовой.
Петлюра воздел руки и посмотрел на потолок.
— И это говорит сын нашего любимого писателя, творчество которого я так глубоко почитаю! А Центральная рада еще собиралась торжественно почтить память корифея нашей литературы!.. Откуда вы набрались этих большевистских идей?!
— Отец сам воспитал своего сына, — отвечал Коцюбинский, — и да будет вам известно что все дети украинского писателя Коцюбинского — большевики!
Коцюбинский вышел, не сказав “имею честь”…
Выступая теперь на митинге, Коцюбинский рассказал и о краже украинского пополнения петроградского полка. Центральная рада, кричит, что она против Временного правительства, а на деле следует его империалистической политике: создает украинские национальные полки, чтобы бросить их на фронт, в наступление, затеянное Керенским. И Коцюбинский призывал киевлян вместе с петроградцами приветствовать решения царицынцев и кронштадтцев, требовать отставки Временного правительства, и передачи власти Советам!
Митинг ответил единодушным одобрением. Кричали: “Долой войну!”, “Долой Временное правительство!”, “Власть — Советам!”
И едва ли не громче все кричали Максим Колиберда и Иван Брыль.
— Долой Временное! — надрывались они так, что стоявшая рядом Тося застыдилась и отодвинулась подальше, а Меланья и Марфа дергали их за рукав, стараясь унять.
Председательствующий Литвин-Седой, стоял на платформе грузового автомобиля, служившего импровизированной трибуной, развернул лист бумаги — огласить резолюцию митинга.
Но ему помешали: с Московской улицы показалась колонна, большевистской фракции Советов под знаменем Печерского комитета партии большевиков.
Появление “совдепщиков” митинг встретил с энтузиазмом, и оркестр авиаторов грянул туш.
Впрочем, оснований для торжественной встречи не было. И об этом, попросив слово вне очереди, сообщил Пятаков: все предложении большевиков отклонены и фракция покинула объединенная заседание.
Сообщение вызвало бурную реакцию. Площадь, забитая людьми, зашумела. Литвину-Седому с трудом удалось призвать митинг к порядку. И он предложил участникам митинга проголосовать пункты резолюции, внесенные в Совет большевиками. Затем он опять передал слово Юрию Пятакову.
— За всеобщий закон о восьмичасовом рабочем дне!
Площадь ощетинилась тысячами поднятых рук. Казалось, огромный еж выставил все свои колючки.
— Кто против?
Не поднялась ни одна рука.
— Кто воздержался?
Таких тоже не было.
— Принято единогласно! — констатировал Литвин-Седой. — Давай дальше, товарищ Пятаков!
— За рабочий контроль над предприятиями!
И это было одобрено единогласно.
Также единогласно одобряли и раздел без выкупа помещичьей земли между крестьянами и требование немедленно прекратить империалистическую войну. Резолюцию митинга солдат и пролетариев Печерска решили немедленно передать на заседание Советов в театре Бергонье.
Леонид Пятаков сел на мотоциклет, дал газ и запылил по Госпитальной, через Бессарабку, в центр. Резолюцию он даже не успел спрятать в карман: он держал ее в руке, сжимавшей руль, и бумажка белой голубкой трепетала на ветру.
Теперь Литвин-Седой получил возможность вернуться к первой резолюции; приветствовать царицынцев и кронштадтцев и требовать власти Советам!
Огромная площадь в один толос гремела:
— Одобрить! Требовать! Власть — Советам!
Но тут произошел инцидент.
Старый Иван Брыль вдруг заорал:
— Долой! Не согласен! Есть против!
— Да ты что? Сдурел, сват? — ухватил его за руку побратим Максим Колиберда, так как Иван уже расталкивал людей, пробиваясь к трибуне. — Ведь за власть Советов голосуем!
— Нет моего согласия на власть Советам!
— Он что — контра? — полюбопытствовал какой-то солдат-понтонер рядом. — За Временное правительство адвоката Керенского? Так мы ему сейчас. — Он даже начал засучивать рукава.
— Сам ты контра! — обозлился Иван. — Солдатской кашей брюхо набил, так голова и не варит. Какого черта нам требовать власть Советам, когда в этих Советах меньшевики и эсерики засели? Слушал, какую резолюцию записали? Протестую как старый социал-демократ!..
Солдат-понтонер, что уже и рукава засучил, остановился, ошарашенный.
— Хлопцы! — крикнул он. — А дядько правду говорит! Нет Советам нашего доверия! Долой их, раз они выгнали большевиков!
— Верно! — подхватило уже несколько голосов. — Долой Советы вместе с Временным правительством!
Голосу эти встречены были криками возмущения. Но на крики возмущения ответили другие возмущенные крики. Над площадью повис отчаянный шум. Митинг кипел и бурлил.
