обморок упал? Голова закружилась… у нас, подростков, бывает…
Больше он не позволял себе падать в обмороки. Это, оказывается, можно было контролировать… достаточно было только ужаснуться мысли о том, что всё откроется, что окружающие узнают, почему он не спит и не ест. И головокружение мигом проходило.
- Мистер Поттер, извольте посещать Большой зал в установленные для приёма пищи часы вместе со всеми. Или Вы завели привычку ходить в это время в рестораны? Мистер Диггори проявлял беспокойство о Вас, пытался объяснить мне что-то о Вашей восприимчивости к чужим эмоциям и угрозе Вашей жизни… но Вы, как я вижу, в полном порядке.
Гарри молчал и смотрел в пол.
- Мистер Поттер, Вы меня слышите?
- Слышу, профессор Снейп, сэр.
- В таком случае извольте ходить в Большой зал вместе со всеми. Иначе каждый пропуск Вы будете отрабатывать в моём кабинете.
До двадцать четвёртого числа Гарри заработал себе взысканий примерно до середины мая, и прикидывал иногда, что будет делать Снейп, когда дни учебного года кончатся, а обещанные взыскания - нет. Вряд ли его оставят в Хогвартсе на лето специально из-за этого… должно быть, перенесут на следующий год.
Когда у Снейпа закончились грязные котлы «из подвала Ровены Рэйвенкло», Гарри должен был мыть полы. Сначала в лаборатории Снейпа, потом в кабинете, затем в коридоре, потом по всем подземельям; Гарри успел изучить их досконально, выгребя из каждого угла по килограмму паутины и пыли. Потом он драил парты, чистил шторы, заготавливал в промышленных количествах ингредиенты, приводил в порядок шкафы, разбирал чуланы… чем-то это подозрительно ему напоминало то, чем он занимался у Дурслей, вот только тут приходилось ещё и учиться… Несколько раз он всё же падал в обморок, но успевал очнуться раньше, чем Снейп мог найти его, лежащего без сознания на груде заплесневевших записок, отобранных преподавателем зельеварения на уроках за все двадцать лет, или в россыпи старых тряпок. Гарри гадал, что ему надо будет делать, когда все подземелья засверкают чистотой. Мусорить самому и самому же убираться? Или его отдадут на растерзание Филчу, который со времён истории с василиском полагает, что «паршивому маленькому тёмному магу» следует без магии чистить сортиры, так как именно в этом его, тёмного мага, истинное призвание? Но как Гарри ни иронизировал в разговорах сам с собой, притворяться он не мог. Ему не было интересно, что ещё удумает Снейп; ему вообще мало что было интересно. В глубине души он полагал, что этих отработок мало для такой мрази, как он, и был готов к чему-нибудь худшему.
С Олегом, Седриком и близнецами Гарри вообще не пересекался; с искусством облезлого кота, привыкшего получать от встречных-поперечных пинки, он бросался в боковые повороты при виде кого- нибудь из них, укрывался за портретами, в нишах, а то и накидывал мантию-невидимку, зайдя за угол. Он не думал, что после того, что сделал, он имеет право общаться с ними хотя бы на уровне «привет-пока». Ниже, чем он, пасть уже невозможно…
Иногда Гарри приходил на Астрономическую башню, но больше пятнадцати минут подряд там не проводил. Он знал, что, если бросится с неё ещё раз, снова превратится в дракона - не хватит духа покончить со всей этой бессмыслицей, в которую превратилась его жизнь - тянущаяся, липкая и противная, как жвачка. И не хотел быть драконом, потому что это было слишком хорошо, слишком пьяняще для него. Он не заслужил этого.
Гарри снилось иногда, что он тонет в чём-то вязком и тёмном, похожем на целое море дёгтя, тонет, задыхается, слабеет. А поблизости разговаривают какие-то люди и не замечают его; Гарри точно знал, что стоит только позвать - и они помогут. Спасут, успокоят, дадут воды и скажут, что такой мерзости в его жизни больше не будет никогда. Ему смертельно хотелось закричать и позвать на помощь, но он стискивал зубы и молча тонул. Каждый раз. И каждый раз это было омерзительно и мучительно, и Гарри просыпался, дрожа, мокрый, как мышь, но странно удовлетворённый. Он заслуживал этого.
Письмо от Сириуса застало Гарри врасплох, и он долго сочинял ответ, порвав не менее пятнадцати кусков пергамента, прежде чем сумел написать что-то если не оптимистичное, то более-менее ровное. Ему не хотелось, чтобы Сириус знал о чём-нибудь… таком…
Подумать только, когда-то раньше он бывал недоволен своей жизнью. Сравнивать было не с чем.
* * *
В день похода в Хогсмид Гарри выждал, пока туда уйдут все - для того и назначил встречу в два, а не с утра - вышел из замка, сопровождаемый подозрительным взором Филча, и за ближайшим же поворотом накинул на себя мантию-невидимку. Упомянутый Сириусом мостик Гарри знал, и добрался туда за несколько минут. Большущий чёрный пёс уже был там.
- Привет, Бродяга, - Гарри скинул мантию, убедившись предварительно, что никто его здесь не видит.
Пёс с оживлением обнюхал его рюкзак, где лежала целая жареная курица, штук пять несладких булочек, большая бутылка тыквенного сока и целая россыпь разных конфет (Добби, как мадам Помфри, считал, что Гарри нужно усиленно питаться, и порывался притащить столько еды, сколько Гарри не унёс бы), махнул хвостом, потом повернулся и затрусил по поросшей редким кустарником земле, вверх к каменистому подножию горы. Гарри перешёл через изгородь и последовали за ним.
Сириус подвёл их к самой горе. Земля вокруг была усеяна большими камнями. Псу, с его четырьмя лапами, это путешествие ничего не стоило, но Гарри скоро выбился из сил, карабкаясь следом с тяжёлым, оттягивавшим плечи рюкзаком; пару раз у него начинала кружитсья голова, но удавалось с этим справиться. Он всё лез и лез за Сириусом вверх, на гору, и почти полчаса взбирался по отвесной, каменистой вьющейся тропе, следуя за высоко поднятым, колышущимся из стороны в сторону хвостом. Камни впивались Гарри в ступни сквозь тонкие подошвы кроссовок.
Затем Сириус исчез из виду, и Гарри, дойдя до того места, где крёстный испарился, увидел узкую расщелину; проскользнув в неё, он очутился в прохладной, скудно освещённой пещере. В дальнем конце последней стоял гиппогриф Клювокрыл, стреноженный верёвкой, обвязанной вокруг большого камня. Наполовину серая лошадь, наполовину гигантский орёл, Клювокрыл сверкнул на гостя свирепым оранжевым глазом. Гарри склонился перед гиппогрифом в поклоне, вспомнив прошлый год. Клювокрыл некоторое время важно глядел на него, а потом опустился на чешуйчатые колени. Гарри, решив, что формальности на этом закончены, во все глаза смотрел на чёрную собаку, превращавшуюся в его крёстного отца.
Сириус был одет в драную серую мантию, ту самую, которую носил, сбежав из Азкабана. Чёрные волосы довольно прилично отросли с момента встречи у камина, и сам Сириус всё ещё оставался почти болезненно худым.
- Привет, - Сириус неловко обнял Гарри.
- Привет, - оба не знали, что ещё сказать, и после нескольких секунд неловкого молчания Гарри вспомнил о безопасном предмете беседы. - Я принёс еду.
- Еда! - ликующе воскликнул Сириус. - Давай её сюда.
Гарри вытащил всё из рюкзака и с почти материнской нежностью наблюдал, как Сириус с жадностью поглощает курицу.
- Спасибо. Последнее время питаюсь крысами. Не могу красть много еды из Хогсмида, это привлекло бы слишком много внимания.
Он улыбнулся Гарри, но Гарри ответил на улыбку неохотно.
- Что ты здесь делаешь, Сириус? - спросил он. - Мне за тебя беспокойно.
- Выполняю обязанности крёстного отца, - ответил Сириус, совсем по-собачьи вгрызаясь в куриную кость. - Не беспокойся обо мне, я исполняю роль очень симпатичного бродячего пёсика.
Он по-прежнему улыбался, но, заметив беспокойство на лице Гарри, продолжил уже более серьёзно:
- Хочу быть рядом. Знаешь… дела становятся всё хуже. Я постоянно краду газеты, как только кто-то их выбрасывает, и, судя по всему, встревожен не я один.
Он кивнул на валявшиеся на полу пожелтевшие номера «Пророка».
Но Гарри не было дел до какой-то дурацкой газетной писанины - он не отрывал взгляда от Сириуса.
- А что, если тебя поймают? Что, если тебя увидят?
- Здесь в округе только ты, Рон и Гермиона, да ещё Дамблдор знают, что я анимаг, - пожал плечами
