осознаёшь себя? - Гарри не заметил, когда в нём проснулось обычное жадное любопытство до всего нового и непонятного.
- Не знаю, - Седрик пожал плечами. - Это, сам понимаешь, никто никогда не изучал. Может быть, я есть, пока есть ты. Может, я существую только до какого-то определённого момента. Я вроде бы и помню всё, что со мной было... но как-то полупрозрачно, дымчато, как я сам.
- То есть, я могу проснуться, и ты больше никогда не придёшь? - такой острой тревоги Гарри не испытывал уже давно.
- Пока я нужен тебе - я буду с тобой, - твёрдо пообещал Седрик.
- А... как ты это определишь - нужен ты мне или нет?
- Ты это и сам поймёшь.
- Не могу себе представить такую ситуацию...
- Когда старшие братья умирают, младшим ничего не остаётся, как вырасти... и тогда им уже не нужна поддержка старших.
- В таком случае, к чертям собачьим это вырастание! - запальчиво заявил Гарри.
Седрик рассмеялся.
- Ты всё такой же котёнок... это твой стиль: посылать к чёртям все законы природы. Но ты вырастешь. Ты уже почти мужчина.
- Мне всего пятнадцать лет, - тоскливо сказал Гарри. - И я ничего не понимаю в своей жизни...
- А её и не нужно понимать. Просто живи ею, - посоветовал Седрик. - Живи так полно, так насыщенно и так ярко, как получится. Считай, что это мой братский завет тебе.
- Завет... - хмыкнул Гарри. - Слушай... я хотел тебя спросить... ты видел ангелов?
Дурацкая «ангельская» теория всё не давала Гарри покоя.
- Ангелов? Нет, - покачал головой Седрик. - Ни ангелов, ни Бога, ни Дьявола - никого. Говорят, их можно увидеть, если пойти дальше...
- Куда дальше?
- Я, собственно, не знаю, как это место называется... царство мёртвых, рай, ад, что-то в этом роде. Призраки, вот как я, там не были. Если кто-то в этом роде и существует, то, наверное, специально нам не показывается. Чтобы живые ничего не знали.
- А как проще было бы, если бы знали... - пробормотал Гарри.
- «Проще» - не значит «лучше», - грустно сказал Седрик. - Практически никогда.
- А как же «всё гениальное просто»? - вспомнил Гарри.
- Гений может быть и злым.
- Добро - вообще понятие растяжимое, - Гарри пришёл на ум Дамблдор - воплощение света в современном Магическом мире.
- Как и зло, - кивнул Седрик. - Нет ни чёрного, ни белого. Есть радуга, котёнок.
Гарри замолчал - уже не апатично и вяло, а просто так, чтобы не тратить хрупкую тишину, не разменивать её на слова. Ему уже было что обдумать.
- И никогда не забывай, котёнок, что ты огонь и лёд, - добавил Седрик.
- Может, хоть ты объяснишь, что это значит? - не выдержал Гарри.
- А зачем? - искренне удивился Седрик. - Это же и так понятно.
- А если не понятно? - надулся Гарри.
Седрик в затруднении пожал плечами.
- Как бы тебе сказать... огонь и лёд - они оба обжигают. Один жаром, другой холодом, но ощущение одно и то же. И ты это умеешь. На обоих можно смотреть бесконечно, на их переливы, на свет огня и блеск льда... на тебя тоже. Я плохо объясняю, совсем неправильно, но ты поймёшь, если захочешь.
Гарри поморгал.
- Чем больше мне объясняют что-нибудь, тем большим идиотом я себя чувствую, - пожаловался он.
- Пока ты себя хоть как-то чувствуешь, это всегда можно исправить в лучшую сторону, - беспечно отозвался Седрик. - Всё в порядке вещей, котёнок.
- Ничего себе порядочек, - проворчал Гарри больше для проформы, чем на самом деле возмущаясь чем-либо. Ответом ему был тихий смех Седрика.
Гарри проснулся от того, что его тряхнули за плечо.
- Гарри! Ну, просыпайся же уже...
- Что, Блейз? - сонно пробормотал Гарри, разлепляя веки.
- С тобой всё в порядке? - встревоженно спросил Блейз. - Ты не был на ужине, не был на завтраке, ночевать в спальню не приходил... каникулы, конечно, на уроки не надо, но всё-таки...
- Я всё это время был тут, - без особой надобности пояснил Гарри, садясь. Впервые со дня «инцидента с мыслесливом» он чувствовал настоящий голод. - Ты... беспокоился обо мне?
- Конечно, - Блейз слегка покраснел.
Гарри помялся немного и сказал:
- Послушай... я думаю, ты должен знать... тогда, после Рождества... когда ты рассказывал мне, откуда взялась Элоиза... Я тогда заснул позже тебя минут на двадцать.
- Ничего страшного, - сказал Блейз с сомнением. - Когда я решил, что ты заснул, я же не сказал ничего такого, чего ты бы и до этого не знал...
- Иногда надо говорить вслух, пусть даже я и знаю, - тихо сказал Гарри. - Иначе можно забыть всё самое важное...
- Так это потому, что ты забыл, ты избегаешь меня уже больше недели?
- Нет, не потому...
- А почему?
- Я не хочу об этом говорить, - правдиво признался Гарри. - Я хочу забыть эту гадость, как страшный сон.
- У тебя круги под глазами, - Блейз нежно провёл кончиками пальцев по виску и левой скуле Гарри. - И ты весь осунулся, скоро на ходу будешь греметь костями... это всё из-за гадости, которую ты хочешь забыть?
Гарри кивнул.
- Тогда забывай её совсем, - решил Блейз. - Я не хочу, чтобы ты доводил себя до нервного и физического истощения из-за какой-то гадости.
- Не хочешь?
- Не хочу. А что?
- Тогда помоги мне её забыть, - предложил Гарри.
После разговора с Седриком ему как никогда хотелось жить... и ему отчаянно требовался ответ на этот вопрос, возникший во время апатии: зачем? К чему?
Он задумался на минуту, не выглядит ли это так, будто он просто использует Блейза, но как только горячие губы Блейза робко коснулись губ Гарри, эти мысли вылетели из головы. В конце концов, это то, чего хочет Блейз, и то, что очень нужно ему самому. Какие ещё причины требуются?
Блейз целовал его так жадно, словно пил что-то с его губ, пил и никак не мог утолить жажду - жажду прикосновений, ласки - даримой и ответной... Очки мешали, и Блейз снял их с Гарри, отложив в сторону. Гарри расстегнул мантию Блейза, стянул с плеч и прижал его вплотную к себе; Блейз, не переставая целовать Гарри, потянул вверх его футболку. Гарри слегка отстранился и сам снял её окончательно; встал, расстегнул джинсы - они упали с него, хотя были по размеру, когда миссис Уизли покупала их. Ботинок на Гарри и так не было - он снял их ещё вчера вечером; два ловких изгиба - и с носками тоже покончено. Поколебавшись, Гарри зацепил плавки за пояс, дёрнул вниз - так нервно, что едва не порвал - и позволил им тоже упасть; выступил из кучки одежды и взглянул на Блейза.
Блейз так заворожённо смотрел на открывшееся ему худое, испещренное шрамами и следами кое-как заживших переломов и гематом тело, единственной выигрышной чертой которого была какая-никакая складность и гибкость, так зачарованно и восхищённо, как будто перед ним был Аполлон собственной персоной; Гарри почувствовал, как щёки становятся горячими от этого восхищения.
- А ты не хочешь последовать моему примеру? - немного хрипло предложил он.
- Ну, если ты настаиваешь, - лукаво протянул Блейз и поднялся с пола одним слитным движением.
