сечевиков.
В это время к старому запорожцу подскакал один из его товарищей и принялся говорить ему что-то вполголоса. Из этого разговора к Мазепе долетело несколько отрывочных слов, среди которых ему послышалось несколько раз: «бумаги… допросить… Сирко»… При этом имени сердце Мазепы учащенно забилось: да неужели же Сирко находится здесь, на Запорожье? Ну, если Сирко здесь, то его спасенье обеспечено.
Надежда затрепетала в сердце Мазепы, кровь его побежала быстрее; с лихорадочным нетерпением принялся он следить за разговором запорожцев. Сначала седой сечевик, видимо, не соглашался с товарищем, но потом доводы последнего, очевидно, подействовали на него.
— Хорошо! — произнес он наконец, обращаясь к своим товарищам. — Отвезем его в Сечь, пусть его рассудит все товарыство. Раскуйте же, панове, тех несчастных и наложите кандалы на этого братоубийцу, а голомозых заарканьте всех да заберите и их с собой.
Сечевики бросились исполнять приказание своего старшого. Татары не оказали им никакого сопротивления и сразу же побросали оружие. Через несколько минут все пленники были раскованы. С Мазепы сняли саблю и все оружие, отобрали у него все находившиеся при нем бумаги и надели ему на руки кандалы. Затем запорожцы оцепили отряд, и все двинулись по направлению к Запорожской Сечи.
Уже вечерело, когда они достигли берегов Днепра. Пленников не повезли в самую Сечь, — запорожцы свернули в сторону и подъехали к укрепленному земляными валами городку. Казаки въехали в середину городка: здесь седой сечевик подозвал к себе одного из запорожцев, охранявших въезд, рассказал ему, как и где нашли они эту партию пленников, и, приказав особенно надсматривать за Мазепой, обратился к последнему:
— Вот, смотри, — видишь, сколько тут несчастных, это Господь помог нам отбить их от ваших помощников — татар, которые тащили их в Крым. Радуйся: не будет тебе скучно: многие из этих страдальцев узнают тебя! — С этими словами старик круто повернулся, а один из молодых запорожцев, стоявших у въездных ворот, пригласил пленников и татар Мазепы следовать за собой.
Городок весь кишел людьми: здесь были старики, молодые, женщины и дети. Всюду горели костры, над которыми в больших казанах готовился ужин. Подле каждого такого костра собирались особые группы пленников. Молча, понурив голову, следовал Мазепа за казаком, — ему действительно казалось, что многие из собранных здесь пленников узнают его, и взоры этих несчастных пронзали его сердце словно раскаленным железом.
Дойдя до конца площади, казак указал пленникам на пустую мазанку.
— Вот это вам и курень, — произнес он, — а теперь: кто из вас посильнее, ступай за мной, там получите и хлеба, и приварку. Готовьте себе вечерю да благодарите Господа милосердного, что спас вас из тяжкой неволи.
Обрадованные страдальцы не заставили повторять себе дважды это приглашение, и через четверть часа перед куренем уже весело пылал костер, вокруг которого расположились так неожиданно спасенные люди.
Мазепа сидел в стороне; закрыв лицо руками, он низко нагнул голову и застыл в такой позе. Он ничего не видел, не слышал… Стыд, тревога, отчаянье — все это слилось в какое-то тупое чувство, лишившее его даже возможности рассуждать о будущем. Он не мог бы сказать, сколько времени провел он в таком оцепенении, как вдруг до слуха Мазепы донесся какой-то мелодичный, молодой женский голос, раздавшийся где-то поблизости. Мазепа весь вздрогнул, сердце его затрепетало… Подавленный стон вырвался у него из груди, он открыл глаза и замер от изумления.
Подле пленников, которые разместились вокруг костра, стояла какая-то молодая девушка; она повернулась вполоборота к Мазепе, так что ему не видно было ее лица, но при виде всей ее фигуры сердце Мазепы остановилось в груди; что-то неуловимое напомнило ему в этой девушке дорогой, незабвенный образ… «Нет, нет, это сон», — прошептал про себя Мазепа, делая шаг вперед, и остановился, — он не мог двигаться, волнение душило его.
— Галина, Галина! — воскликнул он, делая над собой невероятное усилие.
При звуке его голоса девушка вздрогнула, оглянулась и в ужасе отступила назад. Но это было только одно мгновение… Безумный, истерический крик вырвался из ее груди. Она бросилась к Мазепе и, заливаясь слезами, припала к нему на грудь…
LXXXIII
Мазепа долго не мог поверить своему счастью, не мог поверить, что это она, его дорогая, его коханая Галина здесь, рядом с ним, жива и невредима. Галина плакала как дитя, целовала его руки, его кандалы, снова припадала к его груди и лепетала сквозь слезы какие-то счастливые, бессвязные слова. Наконец, когда первые порывы безумной радости улеглись и Мазепа с Галиной уселись подле костра, Галина рассказала Мазепе, каким образом она исчезла из Чигирина.
Оказалось, что казак, принесший будто бы письмо от Мазепы, был не кто иной, как один из клевретов Тамары. Лишь только Галина вышла с ним из дома и хотела направиться в писарню, он сообщил ей, что здесь, в замковом саду, находится один странник, который может прочесть ей это письмо. Галина охотно согласилась обратиться к нему и побежала вместе за казаком. Там, в глубине сада, действительно оказался странник; по описанию Галины Мазепа сразу догадался, что это был Горголя. Когда Галина подбежала к нему, он опрокинул ее на землю, заткнул ей рот платком, и не успела она вскрикнуть, как ее связали по рукам и ногам и бросили в мешок. Что было дальше, — Галина не могла вспомнить, вероятно, она тут же потеряла сознание. Очнулась она уже гораздо позднее и поняла, что лежит все в том же мешке на дне воза, который медленно двигается по какой-то ухабистой дороге. Сверх Галины была навалена какая-то тяжесть, которая, впрочем, не причиняла ей вреда, так как рот ее был развязан и воздух свободно проникал в ее грудь. Не больше как через час воз остановился, Галину освободили из мешка, и тут-то она снова обмерла от ужаса, когда увидела, что перед ней стоит Тамара. Негодяй приветствовал ее злобным хохотом и самыми ужасными обещаниями. Галину привязали к его лошади, и они поскакалй, окруженные казаками, куда-то через густой лес. Тут-то Галина поняла, что настал ее последний час, и решилась умереть; мысленно попрощалась она с Мазепой, и так как у нее не было ничего другого под руками, то она решилась удавиться одной из лент, вплетенных в ее косу.
Несколько раз прерывала Галина свой рассказ слезами, а Мазепа только молча сжимал холодную ручку Галины, боясь выдать словом волнение, которое душило его.
Уже Галина готова была привести в исполнение свой план, но Господь послал ей неожиданное спасенье. На отряд их напали татары; несмотря на уверения Тамары, что он везет невесту Мазепы, они захватили в плен и его, и Галину, и бывших с ним казаков. Своими словами Тамара только сыграл Галине неожиданную услугу, но не защитил себя. Татары, узнав, что она невеста Мазепы, и рассчитывая, конечно, на богатый выкуп, окружили Галину сильным надзором, но вместе с тем доставили ей и значительные удобства. Надежда вернулась в сердце Галины; главная опасность — достаться в руки негодяю Тамаре — была устранена. Но Господь явил ей еще большее милосердие.
Когда татары пробирались со своими пленниками через степь, запорожцы напали на них, разбили их наголову, захватили всех христианских пленников и привели их с собою сюда. Таким образом Галина и очутилась здесь. От Галины же Мазепа узнал, что и Тамара находится тут, но до возвращения Сирко содержится в глубоком леху под стражей.
Между тем ночь обняла всю землю. Утомленные дневными тревогами пленники и казаки улеглись на покой; все заснуло кругом.
У догорающего костра остались только Мазепа и Галина. Кругом все было тихо. С широкой степи доносилось мелодичное перекликание перепелов и коростелей. Над головами Мазепы и Галины величаво плыла глубокая звездная ночь. И счастье, такое же глубокое и мирное, как эта величественная звездная ночь, переполняло сердца коханцев. Теплые, радостные слезы беспрерывно выступали на глаза Галины. Прижавшись друг к другу, они вели между собой тихую, счастливую беседу. Каждому хотелось высказать все
