Да, теперь он имеет полное право называть Драко своим.
Северус все так же смотрит на бьющееся в камине пламя, но уже не видит его: перед глазами стоят другие картины.
...Вот холодные каменные застенки Азкабана. Тюремный дворик, куда они с Дамблдором и Поттером аппарировали, светлая фигура - надо же, эти мерзавцы все же не смогли поставить Малфоя на колени, - черные, скользящие тени, распространяющие вокруг невыносимый холод, от которого сжимается душа...
А дальше все, как в замедленной съемке.
Остолбеневший Поттер, все так же сжимающий свою палочку, и с ненавистью смотрящий на Драко; Дамблдор, бросившийся вперед, посылающий Патронуса, и не успевающий, не успевающий... Голос, какой- то чужой, который Снейп слышит будто со стороны, хотя это кричит он сам:
- Остановитесь! Он невиновен! - но разве можно остановить дементоров?.. «Они не ведают пощады, не умеют прощать...». Весь план, продуманный до мелочей, не имеет сейчас никакого значения - не более, чем размышления сумасшедшего.
...И последний взгляд Драко, адресованный не ему - Поттеру. И боль, невыносимая боль в светлых глазах, когда гордый слизеринец все же упал на колени под выжигающим душу взглядом зеленых, прежде чем закрылись его собственные серебристые глаза...
...Поттер что-то говорит, его глаза уже не горят ненавистью, и он бросается к Драко - вечное гриффиндорское благородство! Они с Дамблдором, кажется, еще пытаются помочь.
А Снейп чувствует, как что-то влажное скользит по его щеке вниз, и аппарирует. Куда угодно, лишь бы не видеть выражение серых глаз, когда они откроются.
Но он все же увидит это. Потом.
...Снова Заклятие Памяти - и Поттер все забудет. Губы Снейпа кривятся в подобии усмешки - мальчишка опять отделается легче всех: он просто не будет помнить. Хотя профессор тут же обрывает себя: даже мощнейшему заклинанию иногда бывает не под силу перечеркнуть все пережитое - заклятие не властно над чувствами, и остается лишь надеяться, что память сама блокирует ужасные воспоминания.
...Разговор с Малфоями, которым, как парламентерам, позволили безнаказанно явиться в Хогвартс, хотя Люциус уже давно был объявлен вне закона. Нарцисса рыдает и выбегает из кабинета - ее тошнит от вида ЭТОГО. Люциус несколько секунд молча смотрит, а затем выдавливает:
- Мы не сможем забрать его: моя жена этого не перенесет. Это уже не Драко, а всего лишь оболочка без души. Я думаю, его надо сдать в больницу Святого Мунго. Там, кажется, присматривают за такими - особое отделение... - видно, как тяжело ему даются эти слова, но он все же произносит их.
Снейп сжимает кулаки. Как он может, ведь это же его сын! Хотя, вспоминая, как именно Люциус «воспитывал» Драко, Северус не может не усомниться в том, а был ли старший Малфой хоть когда-нибудь отцом?..
...Потом - бессонные ночи, и единственная за эти пятнадцать лет просьба у Дамблдора:
- Я хочу, чтоб он остался у меня.
Директор кивает и отворачивается.
«Совсем расклеился старик, чувствует, что тут и его вина», - думает Снейп, продолжая упорно не замечать, как начинают дрожать его собственные руки.
И вот - результат. Он сидит сейчас на кресле и смотрит вникуда своими большими, некогда красивыми глазами. Снейп предпочитает не сталкиваться с ними взглядом - они не выражают НИЧЕГО. Это пытка. Каждый день, каждый час, минуту, секунду. Но он никогда не отпустит Драко - он все еще, повинуясь какой-то старческой сентиментальности, не иначе, продолжает называть это Драко.
Он сам выбрал это.
И когда ночью в его дверь ворвался Поттер, Северус был на грани того, чтобы вскочить и загородить его собой, лишь бы гриффиндорец не отобрал его хоть сейчас.
Но Поттер застыл на пороге. У Снейпа мелькнула нелепая надежда: «Он не нужен ему такой, мальчишка отречется от него...»
«Ты виноват в этом!» - хотелось крикнуть зельевару, когда он увидел замершего Поттера, - но это было бы слишком жестоко.
Несколько секунд Гарри смотрел на него и наконец, глядя в глаза Снейпу, проговорил совершенно твердым голосом:
- Отдайте его мне.
И Северус не смог отказать...
* * *
- Хороший мой, я принес тебе кофе в постель! - Гарри ласково улыбается, осторожно вкладывая чашечку в тонкую бледную, почти прозрачную, руку и помогая поднести ее к губам. - Видишь, я помню, тебе нравится черный, без сахара. А хочешь печенье? Я знаю, ты не любишь, но оно очень вкусное, честно! - зеленые глаза смотрят так, словно их обладатель ожидает возражений.
- Вот и хорошо. А теперь мы пойдем гулять, ты же не против? Я знаю, что нет. Раньше тебе нравились прогулки при луне. Ты любил смотреть на звезды, а я всегда удивлялся, чем же они так тебя привлекают? Они такие холодные, безжизненные, и совсем не похожи на твои глаза!.. Были... непохожи... Подожди, я сейчас!
Гарри оставляет Драко и выбегает из комнаты, чтобы сделать глоток воздуха...
Он жил так уже около месяца. Директор возражал против этого, но он настоял. Да, Дамблдор был прав, лучше было бы навсегда забыть. Но это чувство не умещалось в груди мальчика, оно было неподвластно даже сильнейшему Заклятию Памяти, поэтому он все вспомнил.
Драко научил его многому, а главное - любить жизнь, какой бы она ни была. Только не научил, как жить без него.
На плечи Гарри с детства было возложено слишком много совсем недетских проблем, и только в объятиях Драко он хоть ненадолго мог почувствовать себя слабым, защищенным, словно впервые смог вдохнуть полной грудью. В волшебном мире он был Мальчиком-Который-Выжил-Чтобы-Победить-Темного- Лорда-Или-Умереть. У Гарри не было своей собственной жизни: все чего-то от него ждали - великолепной успеваемости в школе, немыслимых подвигов, невероятных удач в бою. Гриффиндорец часто думал о том, кто он, собственно, без этих ожиданий, «вне» их. А оставался маленький мальчик, ничего толком не умевший и не блиставший глубокими знаниями по тем же зельям - Гарри не был склонен преувеличивать свои заслуги - и никому, по большому счету, не нужный. Он никогда не считал себя красивым: что могло украсить его - шрам или очки? Только рядом с Драко Гарри чувствовал в себе силы, ощущал себя нужным. Не потому что он «спаситель мира», а просто потому, что его любят - таким, какой он есть.
А Драко, напротив, будто повзрослел за время их отношений: из тщеславного, хвастливого, экзальтированного подростка постепенно превратился в гордого, мужественного парня, который готов был скорее умереть сам, чем позволить причинить боль любимому. И насмешкою судьбы стало то, что не Гарри, а именно он стал победителем Волдеморта. Слизеринец оберегал Поттера от всего - но не сберег от самого страшного: мальчик настолько сильно полюбил Драко, что самую мучительную боль ему приносили страдания слизеринца. Малфой показал ему, что такое Рай, но забыл предупредить, что за все приходится платить...
А теперь Гарри познакомился с Адом на земле. Каждый день он смотрел в будто замерзшие, стеклянные глаза в тщетной надежде увидеть в них хоть искру жизни. Но ее не было.
Гарри помнил, что Драко бросал его дважды, сказав, что просто использовал, что ненавидит, - помнил и не верил. Слишком искренне несколько месяцев назад звучали слова о любви из этих уст, слишком сильно дрожали тонкие руки, когда слизеринец прикасался к его лицу, гладил по волосам... Слишком быстро билось сердце Драко, когда Гарри обнимал его и прижимал к своей груди. Как же можно было забыть это? Гриффиндорец не мог понять, как умудрился тогда поверить Малфою, кричавшему, что ненавидит его, в то время как в серых глазах сверкали слезы.
И вот однажды он нашел письма Драко. Письма, адресованные ему, Гарри Поттеру... Это, видимо, была очередная немного детская прихоть аристократа. Каждая строчка словно отрывалась от пергамента, буквы расплывались перед глазами, зато мальчик будто слышал голос любимого.
«Гарри, где же ты?.. Я так скучаю по твоим глазам...»
