Я чувствовал себя чужаком в этой комнате. Словно поселился в экспозиции в магазине «ИКЕА».
— Все-таки хорошо, что ты у меня есть, — прошептал я и почесал ему брюшко, где шерстка была светлее.
И тут послышались шаги на лестнице.
Они быстро приближались. Вот-вот кто-то войдет в мою комнату. И этому незваному гостю явно не понравится, что я сижу в кровати и милуюсь с коричневой крысой.
— Проклятие, — прошептал я, — прячься сюда! Сиди тихо и носа не высовывай! Понял?
Я засунул Блэки под одеяло и подоткнул его под себя со всех сторон, чтобы крыса не смогла вылезти. Он прошмыгнул к моим ногам, и тут дверь распахнулась.
— Доброе утро! — приветствовал меня Хилдинг Торстенсон. — Вот, заглянул убедиться, что ты живой.
Он улыбался своей безупречной улыбкой зубного врача и держал одной рукой поднос с завтраком.
— Вроде да, — пробормотал я, пытаясь выдавить из себя улыбку.
Пока Торстенсон оглядывал комнату, ища, куда бы поставить поднос, я с замиранием сердца следил, как Блэки, словно крот, копошится под одеялом.
— Вот, прихватил твой завтрак, — сказал Торстенсон.
— Спасибо, — буркнул я, стараясь держаться как ни в чем не бывало. — Можешь поставить на письменный стол.
Я до смерти испугался, что Торстенсон раздавит Блэки этим тяжеленным подносом. Я слегка приподнял колени, чтобы под одеялом образовалось что-то вроде палатки. Блэки живо устроился там — в темноте и тепле. Он, видимо, решил, что это такая игра. Только бы ему не вздумалось попробовать на чем-нибудь свои зубки!
Торстенсон водрузил поднос рядом с глобусом. Я еще раз его поблагодарил в надежде, что теперь он уберется восвояси. Но он, похоже, вовсе не собирался отчаливать.
Вместо этого он плюхнулся на край кровати и обнял меня за плечи своими пухленькими ручками. Я вспомнил, как эта самая рука схватила меня за шиворот при нашей первой встрече. Теперь он меня легонько похлопал. Но это было не лучше.
Я пошевелился, пытаясь высвободить плечо. И это встревожило Блэки.
— Как дела, Лассе? — спросил Торстенсон.
— Нормально, — ответил я и закусил губу.
Я всей душой желал, чтобы он поскорее убрался. Тогда я смогу покормить Блэки какой-нибудь едой с подноса, а потом сыграть ему пару песен Элвиса. Но Торстенсон, наоборот, придвинулся поближе.
— В самом деле? — он допрашивал меня, как школьный психолог. — Я боялся, что для тебя это будет нелегким испытанием.
Я ничего ему не ответил. В нос бил запах его лосьона. И это меня лишь еще больше раздражало. Если он не заткнется, то я тут волком взвою.
Блэки, похоже, тоже устал. Он перебрался мне на живот. Пижамная рубашка была мне коротковата. Я чувствовал, как он обнюхивает мой пупок. А потом добрался до того места, где начинаются ребра, там я особенно чувствителен к щекотке.
Я изо всех сил старался сдерживаться.
— Что скажешь? — спросил Торстенсон и посмотрел на меня таким взглядом, будто я его пациент, которому он собирается пломбировать канал.
Больше я не мог сдерживаться. Рот мой сам собой расплылся в дурацкой улыбке, стало ясно, что, как бы я ни стискивал зубы, ничего не поможет: вот-вот прысну со смеху.
— Во всяком случае, глядишь-то ты молодцом, — заметил Торстенсон.
Все — еще чуть-чуть, и я взорвусь! Внезапно я услышал свой собственный смех. Совершенно дурацкий!
— Вот и славно, что ты все так воспринимаешь! — обрадовался Торстенсон. — А я-то боялся, что ты на меня затаишь обиду. Вполне ведь мог.
Я почти не слышал, что он там молол. В ушах звучал лишь мой собственный идиотский гогот. Я попытался отвести нос Блэки в сторону. Но зверьку там явно понравилось, и он разошелся не на шутку. И Торстенсон, похоже, тоже. Он закатился от смеха, и при этом булькал и сопел.
— О-о-о! — стонал я.
— Хо-хо-хо! — гоготал Торсенсон. — Ну и развеселил же ты меня! Видно, мы с тобой родственные души, что скажешь?
Так мы сидели и хохотали — до слез. В конце концов Торстенсон все же угомонился.
— Ладно, потом еще поговорим, — пообещал он. — А сейчас мне пора вниз, надо еще кое-что приготовить к вечеру. Я пригласил друзей на ужин.
На прощание он похлопал меня по плечу.
— Тут наверху тоже есть ванная, — сказал он уже в дверях, втянув носом воздух. — Тебе бы не мешало принять душ.
Прихватив простыню, я поплелся в душ.
Блэки ее описал. Видно, перетрусил от долгого сидения под одеялом. Ничего удивительного.
Я отодвинул пластиковую штору в синий горошек, которая закрывала ванну, и собрался прополоскать простыню. Но тут поймал на себе взгляд прищуренных зеленых глаз.
В ванне сидела голая девчонка!
— Привет, — сказал я и задернул занавеску. Ну и вляпался же я!
Девчонка стряхнула воду с волос. Когда высохнут, они, наверное, станут рыжими, но сейчас казались почти черными. Похоже, и она не знала, что сказать.
— Что ты тут делаешь? — спросила она в конце концов.
— Я здесь живу, — ответил я. — А ты сама — что?
Наш разговор напоминал диалог из английского лингафонного курса, который заставлял нас слушать Асп, только мы говорили по-шведски.
— И я тоже здесь живу.
— Так значит, ты знакома с этим придурошным зубным врачом?
— Это мой папа.
Я понимал, что мне надо сваливать, но словно к месту прирос.
И никто мне про эту девчонку ни слова ни сказал! Выходит, я еще обзавелся и сводной сестренкой в придачу. Мало мне Торстенсона!
Мне показалось, что я узнал ее. Она ходила в ту же школу, что и я, только была класса на два старше. Я видел ее на школьном дворе. Но тогда она была не мокрая и в одежде.
— Ну, чего уставился? — прошипела она.
— Чего?
— Чего пялишься на мою грудь?
— Вовсе я и не пялюсь, — огрызнулся я, а сам и впрямь глаз отвести не мог. Я такого еще никогда не видел. Они словно плавали в воде.
— Нет, пялишься, — не унималась девчонка.
— Да плевал я!..
Девчонка повернула душ, и струя ледяной воды что есть силы брызнула мне прямо в лицо. Я отпрянул к двери, пижама вмиг промокла насквозь, хоть я и пытался закрыться простыней.
— Прекрати! — завопил я, бросил простыню на пол и выскочил за дверь.
— Погоди, еще не такое увидишь! — кричала мне вслед моя голая сводная сестренка. — Еще пожалеешь, что притащился в этот дом, сопляк вонючий!
Похоже, я уже пожалел.
Когда я спустился вниз, Торстенсон как раз распинался о званом ужине. Мама улыбнулась мне своей темнозубой улыбкой. Торстенсон расписал ей, как мы с ним славно повеселились с утра, и мама заявила,
