Я вышел. Было холодно. Очки почти сразу запотели. Я поднял воротник куртки и засунул руки поглубже в карманы. Я был так поглощен своими мыслями, что не заметил, как появилась Тина. Она вдруг возникла рядом со мной.
— Ты домой?
— Ага.
На этом слова кончились. Никто из нас больше ничего не сказал. Мы шли быстро, и пар, вылетавший из наших ртов, поднимался вверх. Мы спускались по склону холма, который заканчивался у станции метро.
Мне было приятно идти рядом с Тиной. Она была ниже меня ростом, но не намного, и легко шла со мной в ногу.
Может, я еще и придумаю, что сказать, размышлял я. Вот все уляжется в голове, и я до чего-нибудь додумаюсь. Можно спросить, не хочет ли она зайти в кондитерскую. Или предложить сходить в кино, там не надо разговаривать.
Я повернул голову, так что мне был виден синий капюшон, который она накинула, укрываясь от снега и ветра. Кончик ее носа совсем покраснел.
— Ты что-то сказал? — переспросила Тина.
— Нет.
Классный разговор!
Внизу, опершись на перила, стоял человек. Сквозь запорошенные очки он казался просто серой тенью. Незнакомец почти не шевелился. Я догадался, что он смотрит на школу.
Подойдя поближе, я разглядел дубленую кепку. Мужчина натянул ее на лоб. Кепка вся была в снегу, и плечи его старого пальто — того самого, в которое некогда облачался рождественский гном, — тоже.
— Папа, — прошептал я, почти неслышно.
— Ты кого-то увидел? — спросила Тина и посмотрела в ту же сторону.
— He-а. Никого.
И мы тихо зашагали дальше. Когда мы поравнялись с отцом, он посмотрел в нашу сторону. Но потом отвернулся, сплюнул на землю и снова перевел взгляд на школу.
Он не узнал меня! Мне хотелось броситься к нему через дорогу, но я словно к месту прирос.
Не мог я в первую нашу встречу показаться ему в этой одежде, ведь мы не виделись целую вечность. Мне стало не по себе.
Мы зашагали дальше. Когда мы подошли к Энскедевэген, я все еще видел перед собой грустное папино лицо. Оно слово приклеилось намертво с внутренней стороны моих заиндевевших очков.
— Я люблю тебя, — прошептал я этому лицу. — Я люблю тебя.
— Что? — переспросила Тина.
— А?
Я и забыл о ней.
— Ты что-то сказал?
— Не-а.
Теперь наши дороги расходились. Я побрел к Туссметевэген. А снег все падал и падал на мои осветленные волосы.
Глава восьмая
— Отлично! — похвалил Торстенсон.
Мы с ним сидели на диване, а перед нами лежал задачник.
Торстенсон уже давно стянул с себя кожаный пиджак. Он так вспотел, что рубашка прилипла к телу. Он пытался мне все растолковать, но я никогда ничего не смыслил в математике.
Мы продирались сквозь программу — год за годом, а солнце тем временем жарило в окна гостиной и, пробравшись сквозь заросли тропических растений, растекалось пятнами по полу.
Мама была в больнице. Лолло сидела в своем углу и читала. Она обожала толстенные книги, о которых библиотекарша говорила с особой теплотой. Время от времени Лолло косилась в нашу сторону.
— Смотри-ка, с этим ты разобрался! — радовался Торстенсон.
И впрямь, я решил еще одну задачку.
Я взял учебник, чтобы посмотреть следующее задание, Торстенсон одобрительно хлопнул меня по плечу. Книга выпала из рук и улетела куда-то под стол.
— Ого, какой вундеркинд! — съязвила Лолло.
— Что ж, с головой у него все в порядке, — сказал Торстенсон.
— Да я и сама вижу, — ответила Лолло.
Я сполз с дивана и потянулся за книгой. Я не спешил. Надо дать мозгам отдохнуть.
— Если он будет так заниматься, то скоро других догонит, — с энтузиазмом объявил Торстенсон.
— Глядишь, так в профессора выбьется, — поддакнула Лолло, а я тем временем ползал по мягкому ковру и чувствовал себя ученой собакой.
— Все возможно, — согласился Торстенсон. — Почему бы тебе не перебраться куда-нибудь с этой книгой, чтобы мы могли позаниматься спокойно.
Лолло встала и громко хмыкнула.
Наконец я нашарил учебник и дал задний ход.
— Ну и неловкий же он! — простонала Лолло.
Направляясь к двери, она как бы ненароком толкнула меня в торчавшую вверх задницу. Я потерял равновесие и ткнулся носом в корешок учебника.
Ой-ой-ой! Мне показалось, что нос отвалился. А ведь это последнее, что осталось от моего прежнего лица.
Сквозь боль я услышал, как кто-то позвонил в дверь.
Я поднялся. Я был взбешен: нос болел, а грудь распирало от гнева.
— Смотри, книгу не закапай! — прошипела злорадно Лолло, увидев, что у меня из носа течет кровь.
Вообще-то я добряк. Не люблю ссоры. Но иногда со мной происходит что-то вроде короткого замыкания.
Может, это ее улыбочка меня взбесила.
— Воображала чертова! — крикнул я так, что Торстенсон вмиг побледнел и стал похож на Рыбную Тефтелю.
Я кинулся на Лолло, забыв о расквашенном носе.
Она этого не ожидала, да и Торстенсон тоже.
Уж не знаю, что я собирался сделать. Но ничегошеньки не успел, поскольку получил той самой книжищей по башке. Это была «Бесконечная история» — жутко тяжелая. Надо запретить писать такие толстенные книги!
Я стал снова сползать на ковер. В голове что-то звенело и звенело. Пытаясь удержаться, я вцепился в Лоллину грудь. Она завопила и скорчилась от боли, но я не разжимал хватку.
— Что это ты вытворяешь, негодник!
Торстенсон больше не улыбался.
Он схватил меня и отшвырнул от Лолло. Он же не видел, как она со мной обошлась! И нос мой не
