— Кл… авиатура не реаги… рует, д… дикс… кскета не выле… зает, — объяснил Птицын, щелкая зубами.
— Да, было… что-то не то… — загалдели свидетели.
Нахмурив начальственные брови, Шухман нажал на кнопку — дискета послушно высунулась из прорези. Василий Абрамович осмотрел ее, поднеся к глазам.
— Наклейка, небось, задралась — и зацепилась. Хм… вроде не задралась…
— Ой! — изумился кто-то из собравшихся вокруг Птицынского стола. — А это что у тебя тут, Лев?
Пихаясь локтями, все полезли смотреть — и обомлели: сзади в Птицынском процессоре зияла дыра с неровными краями — словно прогрызенная мышами в куске сыра.
— Всё ясно! — сказал Шухман скачущим голосом, хотя ничего никому ясно не было. — Зовите из первого отдела!.. Где дискета?
— Какая?
— Которую я вынул.
— Н… не знаю.
— Я ее положил вот здесь! Минуту назад…
Бросились шарить вокруг, приподнимать бумажки, полезли под стол. Шухман между тем приложил руку к груди; начальственные черты исказила трагическая гримаса.
— Воды!.. Скорую!.. — загомонили вокруг.
Опустили ослабевшее тело Василия Абрамовича на стул и бросились — кто за водой, кто к телефону.
Никто не видел, как Птицынский компьютер снова ожил. Сами по себе закрылись все программы, а затем на потемневшем экране засветилась ерническая надпись:
ТЕПЕРЬ ПИТАНИЕ ВАШЕГО КОМПЬЮТЕРА МОЖНО ОТКЛЮЧИТЬ НАВСЕГДА
В течение двух недель похожие случаи произошли еще на дюжине предприятий и в ряде научных институтов, секретных и несекретных. Таинственным образом исчезали чертежи и дискеты с информацией, многие — технического свойства. Даже можно сказать — военно-технического.
Некоторые из этих происшествий попали в серьезные газеты, где о них прочитал Комов.
'Теперь у них есть всё!'
18
Алексей Комов пробежал глазами подготовленную специально для него очередную сводку случаев нетипичных-необычных, курьезных и просто дурацких. Обо всех их он просил его извещать. Даже о самых раздражающе-нелепых.
Нынешний список, как всегда, был коротким: инвалид избил костылем наряд милиции… не то… подросток украл у тетки 250 тысяч и раздал нищим… не то… в ритуальном бассейне синагоги евреи- ортодоксы чуть не утопили хасида… всё не то!
После разговора на свалке с гражданином Петросорокиным Комову постоянно мерещилось, как вырастает над миром мрачная невидимая тень профессора Цаплина. Все остальные происшествия казались теперь мизерными пустяками. Даже взбудоражившая управление новость об обнаруженных на рынке пельменях с человеческим мясом была им воспринята на фоне надвигающегося армагеддона просто как случай мелкого хулиганства.
Всё-таки Алексей выкроил полдня из жизни и отправился поддержать знакомство с той светленькой, которая сообщила о пожаре на АЗС. В любом деле человеческий фактор — главный, это доказали еще большевики. Недаром так серьезно и самозабвенно этим фактором занимались.
На рабочем месте Лидии Матвеевой не оказалось.
— Курит на лестнице, — сообщили ему.
'А вот Лиза не курит!' — гордо подумал Комов, будто в том была его заслуга.
На лестничной площадке возле ящика с надписью 'На питание для Рекса' (о, милицейская бедность!) пускали дым ртами и носами четыре фигуры: три женские и одна мужская. Комов увидел светлые волосы и догадался, что это нужная ему Матвеева. И форма ей к лицу! — отметил он.
Представитель мужского племени бодро тараторил, возбужденный нехитрым процессом генерирования смеха у симпатичных сослуживиц. Впрочем, по молодости лет это увлечение ему можно было простить.
'Остряк гаремный!' — тем не менее неприязненно подумал Комов.
Одна из курильщиц отделилась от компании и через стеклянные двери вышла навстречу Алексею.
— Простите, это не Лидия Матвеева там стоит? — спросил он.
— Да. А вы кто?
— Следователь Комов, Алексей Петрович.
— Уже и покурить не дадут, совсем работой достали! — сказала милицейская девушка и пошла дальше, вовсю эксплуатируя узкий крой форменной юбки, а Комов вторгся на курительную территорию.
— …у них такая страсть — Бразилия отдыхает!.. — услышал он конец фразы, сказанной перед его появлением, и радостно воскликнул, глядя на светленькую:
— Иду мимо — гляжу: уж не Лидия ли здесь стоит?
— Да, я здесь стою, — подтвердила темненькая.
Комову показалось, что слова, которые он собирался произнести дальше, превратились в глину и законопатили ему горло.
— Вот я и говорю, — сказал он после секундной заминки, снова обращаясь к светленькой, — уж не Лидия ли это тут стоит? А это и впрямь она! — с радостным торжеством повернулся он к темненькой.
— А я подумала было, что вы меня не узнали, Алексей Петрович, — сказала та, оттаяв.
— У меня не такая большая картотека, чтобы вас не узнать, — галантно сказал Комов, и темненькая окончательно развеселилась, а светленькая кисло улыбнулась.
— Познакомьтесь: Алексей, лучший в мире сыщик после Шерлока Холмса, — представила Комова остальным Лидия Матвеева.
— Ну, вовсе даже не лучший… разве только на своем этаже, — стесняясь, сказал Комов.
— Вы случайно не философ? — неожиданно спросил остряк.
— К сожалению, нет, — растерялся Комов. — А что?
— Жаль. А то здесь у нас в основном прекрасный пол работает. Женщинам, знаете ли, всегда некогда, а философия требует созерцательности и обобщения. Поэтому нет великих женщин-философов… Но чем-то вы увлекаетесь? Кроме распутывания преступлений, разумеется. Рыбалкой, преферансом?
— Музыкой, — честно сказал Комов.
— О! Великолепно! Кстати, вы не находите, что если к знаку доллара прибавить еще одну струну, то получится лира?
— Не нахожу, — мрачно сказал Алексей, соображая, как бы отделаться от смертельно больного остроумием молодого человека. Лучше всего какое-нибудь волшебное заклинание, чтобы тот внезапно исчез: 'пшшш!' — и только легкий дымок, пахнущий грязными носками.
— Значит, вы романтик?
— Романтик, — вызывающе подтвердил Комов.
Ключевое слово было произнесено, и остряк тут же снова включился:
— О! Я тут читал воспоминания одного старого сыщика. Пишет, какие были в его время романтики
