судорожно вытаскивать из брюк ремень. Неплохой, между прочим, ремень
– -Что вы делаете?-поразился профессор.
– -Ремень снимаю. И вы давайте сюда свой.
– -Зачем?
– -Вы что – никогда голливудских фильмов не смотрели?
Пожав плечами, профессор вытянул свой беспородный ремень.
– -А теперь найдите какую-нибудь палку или доску, только умоляю: очень быстро!
Профессор упал на четвереньки и уполз в темноту. Чикильдеев же, бросившись к ЗИСу, молчаливо сверлившему бетонную стену двумя снопами света, начал лихорадочно прикручивать колесо руля ремнями.
Потапов выскочил из темноты с вытаращенными глазами и с чем-то длинным и неимоверно грязным.
– -Вот палка!
– -Сойдет!
Наскоро примерившись, Сева положил палку на порожек и с хрустом перерубил ее каблуком.
– -Отойдите как можно дальше!-велел он Потапову.
Тот с готовностью отбежал.
Сева упер палку одним концом в акселератор, а другим засунул под торпедо. Мотор взревел, как идущий в атаку слон. Сева дернул рычаг скоростей на себя и вверх, бросил сцепление и, выпав из машины, покатился в сторону. Покрышки засвистели, шлифуя бетон и разметывая веером мелкие камешки. Тяжелый ЗИС двинулся и покатился назад, набирая скорость. Достигнув места, где туннель поворачивал, лимузин боком ударился в стену и, высекая из бетона искры, понесся по принудительной траектории. В этот момент навстречу ЗИСу брызнул свет фар идущей навстречу машины. Сева и профессор, оцепенев, наблюдали, как черное тело ЗИСа, похожее из-за раскрытой двери на огромную птицу с подбитым крылом, исчезло за изгибом туннеля, и вдруг там лопнуло, ухнуло, полыхнуло оранжевым – и по стенам заплясали змеи- отблески.
Чикильдеев и Потапов некоторое время продолжали стоять, словно родственники Лота, завидевшие зарево над Содомом и Гоморрой. У Севы хватило моральных сил лишь на то, чтобы прошептать, вспомнив лекцию Викентия Сергеевича в гараже:
– -Хорошо горит сто десятый бензин!..
Однако я не поручусь, что профессор смог расслышать эти слова.
И тут вдруг оба увидели в прыгающем свете пожара не замеченную ранее дверцу в стене туннеля. Мало того, что дверца была приоткрыта – из-за нее к тому же выглядывал невнятный темный силуэт человека. Сначала Севу насторожило, что человек был вроде как в форменной фуражке, но потом он увидел, что тот вроде как сделал приглашающий жест. Тогда Сева наконец допустил, что это ангел, посланный судьбой для их спасения.
– -Бежим!-крикнул он, хватая профессора за рукав.
Когда они подбежали, таинственный человек распахнул дверцу пошире, а сам отступил вглубь, в сумрак. Сева и профессор перешагнули через высокий порог и оказались в тускло освещенном коридоре, грязнее и теснее тех, в которых обитал Викентий Сергеевич. Тот, кто их впустил, с лязгом захлопнул железную створку и задвинул нешуточный засов. Он повернулся к беглецам, и они наконец рассмотрели серый китель, серую фуражку, а на рукаве кителя – скрещенные молоточки.
'Пропавший машинист!'-пронзила Севу догадка. Он пошатнулся, почувствовав, как закружилась голова, потом взглянул на профессора, и понял, что тот тоже понял, кто перед ним.
Пропавший Машинист между тем протянул им ладонь. Его стандартное лицо рядового работника метрополитена размягчила улыбка, и он сказал:
– -Емелин Петр.
Чикильдеев и Потапов назвали себя и, пожав ладонь, убедились в ее несомненной материальности.
– -А мы о вас слышали.
Пропавший Машинист на это лишь вежливо кивнул.
– -Пойдемте,-сказал он и направился вперед, неосмотрительно ступая в подозрительного вида лужи на полу.
– -Куда мы идем?-довольно нервно спросил Сева, сделав несколько шагов.
– -Наверх. Вам ведь надо наверх? Вы все хотите наверх.
– -В общем… Почему бы не наверх?-не то чтобы облегченно, а даже растроганно отозвался Чикильдеев. Через некоторое время он не выдержал и спросил:-Скажите, а сами-то вы почему решили остаться под землей? Каким образом с вами всё это случилось?
– -Да понимаете, какое дело,-сказал Пропавший Машинист,-веду однажды поезд, а они стоят в туннеле.
– -Кто?-в один голос отозвались Сева и профессор.
– -Платон, Сократ, Пифагор, Лев Толстой… Между 'Театральной' и 'Тверской'. Они больше всего любят между 'Театральной' и 'Тверской'… И машут мне руками.
– -Такого не может быть!-воскликнул профессор.-Это обыкновенная галлюцинация! Никаких аристотелей давным-давно нет на белом свете, это было две с половиной тысячи лет назад. Они мертвы.
– -Как?-в свою очередь удивился Пропавший Машинист.-Разве вам не говорили в школе, что Аристотель и Пифагор бессмертны?
– -Н-ну… в каком-то смысле…-вынужден был согласиться профессор.
– -Когда я ехал обратно,-продолжил Машинист,-они были всё там же, уже вместе с Эмпедоклом…
– -А может и с Ксенофаном тоже?-фривольно поинтересовался профессор.
– -Откуда вы знаете?-удивился Машинист.-Дело как раз и было в том, что Ксенофан обиделся на Эмпедокла за то, что тот сказал: разум обманыват нас, и истина нам недоступна. Так что надо было их как- то помирить.
– -Истину и разум?-спросил Сева.
– -Нет. Ксенофана с Эмпедоклом.
– -Скажите на милость!-сказал профессор, дернув головой, словно ужаленный.-И как же? Обошлось?
– -Утряслось. В конце концов Ксенофана заставили признать, что случайно кто-нибудь вполне может высказать истину. Однако он как выпьет вина – дразнит Эмпедокла.
– -Язык показывает?-поинтересовался Сева.
– -Хуже. Говорит, что если даже кто-нибудь случайно и выскажет истину, то всё равно не догадается об этом. А Демокрит обнимает его и шепчет: 'Правильно, старина, именно случайность и является главной причиной порядка во Вселенной!' – и говорит это нарочно громко – так, чтобы услышал Эмпедокл.
– -Я гляжу, нелегко вам с ними,-сказал профессор, явно уязвленный тем, что подобное общество собирается без него.
– -Нелегко,-согласился Пропавший Машинист.
– -Да, да,-с усмешечкой сказал Сева.-Знаем. Видели. У вас тут, под землей, много философов обитает.
– -Как соберутся,-продолжал Машинист,-так сразу и пойдут ругаться. Гераклит вопит: 'Многознание ничему не научает, иначе оно научило бы Пифагора!' Парменид визжит: 'Я требую, чтобы кто-нибудь следил, чтобы в этом бедламе даже солнце не преступало меры!' Демокрит ржет, как ненормальный, а Платон ревет: 'Гнать отсюда к чертовой матери всех, кто не геометр!'
– -В общем, нет приличных людей,-саркастически ввернул профессор.
– -Почему же? Вот Аристотель, например. Ни с кем не скандалит, а бывало скажет с хитрецой: 'Глядя на всех вас снова убеждаюсь, что существа, обладающие способностью к размышлению, делятся на две категории: людей и бога'. Очень себе на уме мужичок. Себя называет 'первым логиком', а бога – 'тоже логиком'.
