Легкий бриз от зашевелившихся тел прошел по кабинету. Борьба перемещалась в высшие сферы. Начальник пожарной охраны, хотя и сидел в Доме, подчинялся совсем другому ведомству с грубым названием Госпожарнадзор и всячески старался это подчеркнуть. Спичкис, наоборот, всячески старался это зачеркнуть. Он стал нервно тыкать в клавиши селектора.
– -Света! Ты брандмейстера приглашала?
– -Разумеется!-оскорбилась в динамике секретарша.
– -Ну-ка соедини меня с ним!
По кабинету прошла еще одна еле ощутимая волна оживления. Забиженский перестал розоветь и даже довольно непринужденным жестом почесал себе за ухом.
– -Пожарная охрана слушает,-буркнуло в селекторе.
– -Момзяков, почему тебя у меня нет?
– -А почему я должен у тебя быть?-так же мрачно отозвался голос.
– -Потому что кончается на 'у'! Мозги растопырь!-сказал Спичкис.- Тебе о совещании не сообщали?
Человек посторонний подумал бы сгоряча, что после этих слов начальник пожарной охраны моментально прервет связь и прибежит в кабинет с пожарным топором, но ах, как бы он ошибся! Голос Момзякова не только не исчез из селектора, но и заметно оживился. Очевидно обоим участникам беседа доставляла какое-то таинственное удовольствие.
– -А что я забыл на твоем совещании? С тобой разговаривать – всё равно, что музыку в ушанке слушать!
– -Напрасно, Момзяков! Я бы, к примеру, с удовольствием послушал: почему пожарная лестница номер восемь не заперта?
– -Не свисти! Прапорщик пожарной службы Гусакова утром делала обход – всё было в порядке.
– -Момзяков! Пусть твоя прапорщица очки оденет!
– -Она их носит, не снимая. А за замки на дверях я не отвечаю.
– -Ты у нас ни за что не отвечаешь!
Прокричав эти слова, Спичкис отрубил селектор, и все, кто был в кабинете (кроме экспошармовца Чикильдеева, разумеется), снова помертвели под его взглядом.
– -Где он? Где хозяйственник??
– -Я,-просочился несмелый голос.
– -Почему нет замка на восьмой лестнице?
– -Так ведь не мой же сектор…
– -Пиши увольнительную!.. Где производственный отдел?
– -Тут…
Видя, что самое интересное позади, Сева воспользовался всеобщим параличом и, скороговоркой сообщив, что не будет больше мешать своим присутствием, покинул кабинет. Он уже не видел, как Спичкису несли инструкции и подшивки распоряжений, как их листали самые разные пальцы, и как те же пальцы елозили по запутанным планам с непонятными обозначениями, вроде: 'h мрам.колон.', 'Л-К 9000', 'А22 повесочн.'. А между тем, если бы Сева задержался в кабинете у главного администратора, то он бы услышал кое-что весьма интересное для себя. А именно – содержащееся в следующих словах хозяина кабинета:
– -Завтра в десять утра объявляю совещание. А то некоторые хитромудрые, я гляжу, разучились писать увольнительные!.. Повестка дня: об укреплении общей дисциплины и ответственности за пожарную лестницу номер восемь, ведущую… хм… куда ведущую? Ага. В зал 'Б' ведущую!
Но Сева, увы, этого уже не слышал.
4.
Меньше чем через час в зале 'Б' произошли разительные перемены. Жужжащее и стучащее племя монтажников исчезло, а светильники, которые они развешивали на блестящих фермах, били ярким светом, куда им положено: в коробки стендов и в большие красивые вывески над ними, соблазняющие загадочными названиями: 'Лавка чудес', 'Изящный подарок', 'Царский клад'… И, разумеется, были 'Дары предков' и 'Тьма веков'. Последняя вывеска скромно смотрела из дальнего угла, где располагались задворки 'Антик- шоу': здесь болталась на стене какая-то невыразительная занавеска, а дальше заманчиво вылезал бок буфетной стойки, к которой официанты подносили на тарелках пирамиды бутербродов и эклеров.
У всех входов и выходов, ведущих в зал 'Б' и из него, к этому времени появились фигуры, одетые во что-то вроде черных спецовок и стриженные под воспитанников детского дома – орлы Сковородного из фирмы «Русские церберы». Напряженные, как члены, они следили за перемещением людей без вещей и людей с вещами. И с какими вещами!
…Люстра периода Директории, Франция, конец XVIII века, 25 тысяч долларов; часы каминные скульптора Томира золоченой бронзы, 35 тысяч долларов; ваза стеклянная, роспись золотом, XIX век, 45 тысяч долларов…
В проходах росли горы пустых коробок и мятой бумаги, обрывки веревок цеплялись за ноги. Среди всего этого великолепного безобразия там и тут мелькал Сева Чикильдеев, недаром заработавший у экспошармовцев ласковое прозвище 'бешеный таракан'.
Разумеется, появление владельца и директора 'Тьмы веков' осталось в памяти отдельным эпизодом. Петр Кирсанович Шалтай объявился перед самым открытием 'Антик-шоу', когда, благодаря стараниям тети Маши, проходы между стендами уже сияли чистотой, а по бокам всюду было тесно от обилия картин, мебели, ковров, витрин с фарфором и серебром. На сей раз Шалтай был, слава богу, не в лыжной куртке, а во вполне приличном костюме. В руках он нес средних размеров чемодан, с какими в свое время гвардейские офицеры возвращались после службы в окрестностях Вены или дружественной Праги. Непонятная сила подтащила Севу к обладателю десяти метров выставочной площади, хотя обычно таким скромным участникам доставалась соответствующая доля его администраторского рвения.
– - Добро пожаловать, Петр Кирсанович! Как вам наша выставка?
– -Ничего особенного. Они ещё белье с чердаков воровали, когда я уже антиквариатом занимался.
– - А где же ваша экспозиция? Может быть нужны рабочие? Повесчики?
– -Всё здесь,-лаконично ответил Шалтай.
На чемодан он даже не взглянул, но и без того было понятно, что он имел в виду именно содержание этого чудовища из фанеры, оклеенного синей тканью. Влекомый всё той же необъяснимой силой, Сева проводил Шалтая до его угла и ответил на несколько стандартных вопросов (это что? это зачем? почему эта лампочка светит вот сюда?). Он уже полагал, что его долг в отношении 'Тьмы веков' исполнен, но антиквар вдруг схватил его за локоть и спросил, указывая чемоданом на рыжую занавеску:
– -А там что?
Сева отодвинул материю – за ней обнаружилась дверь из толстого стекла, полустертые буквы на которой силились сообщить:
П . ЖАР . . Й ВЫХ . .
Антиквар подергал за скобу, и с другой стороны ему радостно отозвался железный звон цепи.
– -Вот видите,-сказал Сева.-В нашей стране не бывает ничего более капитально запертого, чем дверь аварийного выхода.
Чикильдеев говорил со знанием дела, он немало повидал запущенных закоулков в Доме Искусства. Была ли его вина в том, что он не позволил себе такую роскошь, как досидеть до конца разборки у Спичкиса? Поэтому никакого значения не имеет, что Сева не обратил ни малейшего внимания на невразумительную казенную трафаретку, нанесенную прямо на стену возле несуразной двери: 'Лестница
