самолеты, развешивая ночные «фонари», ожесточенно бомбили их. Тяжелые снаряды противника методическим огнем обстреливали город издалека, но автоматы и пулеметы строчили уже совсем близко, и казалось, вот-вот в город ворвутся немцы.
Прибывающие раненые говорили, что наша оборона прорвана и все поспешно отступают. С мольбой и надеждой в глазах следили раненые за начальником — Сашей Ниловой.
«Не бросайте нас!» — просили они.
Третьего связного посылала Нилова в медсанбат с требованием прислать для эвакуации раненых транспорт, но его все не было. Легкораненых, ходячих она усаживала на попутные машины, а что делать с лежачими? Саша нервничала, хотя старалась держаться спокойней и уверенней.
«Не волнуйтесь, эвакуируем. Не уеду, пока всех раненых не вывезем», — отвечала она бойцам.
Вспомнилось, как подошла она ко мне и прошептала:
«Что делается, Тамара, что делается! Вдруг не приедут за ранеными? Да, пожалуй, теперь уже не пробраться. Вслед за нашими на тот берег переправляются и немцы. А с рассветом они войдут в город… Надень! — кинула она мне какое-то платье. — Одевайся в гражданское, быстро! У тебя ребенок дома. А я, если машины не приедут, останусь с ними», — кивнула она на раненых.
«Саша!» — прошептала я в ужасе.
«Это мой долг, Тамара. Я обязана с ними умереть», — решительно сказала она и отошла.
Я хотела ее остановить, что-то крикнуть, но вдруг голос мой заглушили мощные аккорды рояля.
…Приподняв голову, я увидела у рояля Сашу. Она играла что-то знакомое, но что — я не могла вспомнить. Ее волнение, ее нервная напряженность, казалось, придавали особую силу игре. Все молчали как завороженные…
— Тамара! — окликнула меня Саша.
Я вздрогнула, все еще не в силах уйти от воспоминаний о тех тревожных днях…
— Помнишь?.. — она повернулась ко мне, не отрывая рук от клавиш.
— Да, об этом я и думаю. Тогда музыка была как нельзя кстати. Если бы не рояль, трудно было бы нам ждать машин.
— Да, музыка — великая вещь. Жаль только, нет у меня времени заниматься ею.
И она опять подсела ко мне:
— Ну, Тамара, ты мне еще о себе, о дочке ничего, ничего не рассказала.
В это время опять задребезжал телефон:
— Александра Николаевна, в Яворском районе тяжело болен колхозник. Местные врачи просят помощи. Что ответить? Утром сможете вылететь? — раздался в трубке голос дежурного врача.
— Диагноз известен?
— Не могут установить, предполагают тяжелую пневмонию, ему очень плохо, весь распух. Спасал утопающего в проруби.
— Возраст?
— Пятьдесят лет.
— Сейчас вылетаю, звоните на аэродром.
— Но сейчас нелетная погода, метель, может, лучше утром?
— Нет. Медлить нельзя, через десять минут я буду на аэродроме, — положила трубку Нилова.
— Ну, что я вам говорил, — кивнув на Сашу, сказал ее муж и отправился в свой кабинет.
— Саша! Ну вылетишь утром. Сейчас невозможно и опасно, смотри, какая метель на улице и мороз. Ты окоченеешь в самолете, — убеждала я Нилову.
— Нет, Тамара, нет! Не могу! Пойми, до утра он может умереть. Если просят помощи, значит, ему уже очень плохо. Я должна сейчас же лететь.
— Это редкость, чтобы она ночь спокойно провела. Кровать ее все больше нерасстеленной стоит, — рассказывал Сашин муж, когда она ушла. — А если и дома Саша бывает, то все над диссертацией работает, пока не свалится на этот диван, так и спит одетая. Совсем не жалеет себя, — безнадежно махнул он рукой.
— Вот такой я ее знала и на войне, — задумчиво проговорила я, вспоминая Сашину заботу о раненых. — За это я люблю ее, недаром десять лет разыскивала.
На следующий день я встала рано. Саши еще не было. До обеда я ходила, осматривала город. Каждая улица была знакома и навевала далекие воспоминания. К вечеру пришла домой. Саша спала на тахте, но, услышав мой голос, быстро вскочила.
— Где ты пропала, Тамара?
— Памятные места проведала. Ну, как здоровье твоего больного? — поинтересовалась я.
— Забрала к нам в больницу. У него, кроме пневмонии, еще уремия, простудил больные почки, — покачала она головой. — Надо будет сейчас пойти его проведать.
— Вот видите, у нее каждый день что-нибудь важное, — бурчал недовольно муж.
— Уж молчал бы. Ты и сам такой, тоже часто ночью вызывают, и едешь, — ответила ему Саша.
Через час Саша действительно ушла, а вечером позвонила:
— Все собрались, Тамара. Ждут тебя, хотят встретиться. Приезжай, машина внизу.
И вот я еду в госпиталь, откуда пятнадцать лет назад вывозила раненого Гришу. Опять широкие распахнутые ворота. Объехали круглый палисадничек. «Победа» затормозила. Я вышла из машины и в волнении остановилась.
То же здание, то же высокое крыльцо, люди в белых халатах встречают меня… Даже мороз пробежал у меня по спине. Все так же, как в сорок первом году. Только люди — радостные, улыбающиеся.
Люди эти — мои друзья.
Встреча была волнующей. Нашлись и свидетели событий сорок первого года. Припомнили подробности того памятного мне дня.
После встречи Саша показала мне свои палаты. Большие, светлые, они были по-домашнему уютны. Везде большие вазоны с пышной зеленью и цветами. Полотняные занавески и белье радуют глаз белизной.
В самом углу на кровати сидел маленький, сухонький старичок. Его глаза радостно блеснули при виде Ниловой.
— Ну как, Николай Спиридонович, чувствуете себя? — приветливо улыбнулась она, останавливаясь у кровати больного.
— Спасибо вам, хорошо, — слабым голосом поблагодарил больной. — Но все равно я вас очень ждал, вы улыбнетесь, скажете слово, а мне еще легче.
— Ну вот и хорошо, скоро выпишем, и будете тогда за девушками ухаживать.
Она повернулась к другой кровати:
— Ну, а здесь как дела у Макара Максимовича? — и взяла бледную руку мужчины.
— Плохо, — проговорил он посиневшими губами. — Рвоты. Наверное, не выдержу. Умру.
— Ну что вы! Не может быть, такие, как вы, не умирают. Какая температура вечером? — спросила она у сестры.
— Тридцать восемь.
— Замечательно! Вот видите, температура падает, — значит, идет на улучшение. Знаешь, Тамара, — обратилась Саша ко мне. — Это герой. В прорубь бросился, спасая мальчугана, а потом откачивал его целый час. Ну ничего, — обратилась она к больному. — Сегодня мы получили новое индийское лекарство, завтра начнете принимать, оно вас сразу поднимет. Очень эффективное. Через несколько дней дело пойдет к выздоровлению…
Десять дней я пробыла у Саши и убедилась, что ее муж прав: дома Саша почти никогда не бывает.
Так и не удалось нам поговорить подробно, и даже книгу мою Саша смогла прочесть только во время дежурства в клинике.
— Тамара, родная, вот и не успели мы с тобой по душам поговорить. Торопишься ты уезжать, — говорила Саша, провожая меня на вокзал.
— Приезжай к нам, — приглашала я.
— Приеду летом в Крым в отпуск, уж там наговоримся! — кричала она, помахивая платком, когда
