Тут небольшой прицел — метров за четыреста… Смотри-ка, туман спадает! Сейчас все и без карты разглядим. — И, взбежав на бугорок, заросший колючим терном, Бородин залег для наблюдений.
Я пошла за ним.
— Здесь будет мой наблюдательный пункт, — не оборачиваясь, сказал он. — А вон село, до него метров шестьсот… Овраг ближе. Иди, — обратился он ко мне, — передай команду Балатову, а сама приходи сюда, будешь на связи.
В утреннюю тишину внезапно ворвались шипящие залпы «катюш». За ними заговорили десятки пушек.
— Что же твои молчат? — строго взглянул на меня комбат, оторвавшись от бинокля.
Я бросилась было к телефону, но залпы моих орудий меня опередили.
— Да, огонек хороший. Кипит у них земля! И мины вон рвутся, видишь взрывы? — радовался комбат. — Вот теперь пойдем вперед.
Двадцать минут длилась артподготовка, и, когда взвились две ракеты, из наших траншей, держа наперевес винтовки, с криками «ура» выскочили пехотинцы.
— Пехота пошла! — крикнул мне комбат.
В бинокль я увидела среди бегущих тоненькую фигурку бойца, с которым недавно беседовала в окопе. Он бежал в первом ряду, держа наготове автомат, и, видно было, что-то кричал.
— Отбой! — скомандовал Бородин. — Марш вперед, за пехотой!
VIII
Ломая яростное сопротивление врага, Красная Армия продвигалась по Правобережной Украине. 6 ноября 1943 года была освобождена столица Украины — Киев. Бои шли непрерывные и напряженные. Сосредоточив на Житомирском направлении крупные силы, гитлеровцы перешли во второй половине ноября в контрнаступление, стремясь вновь овладеть Киевом.
Наша дивизия была переброшена вместе с другими частями фронта на участок шоссе Житомир — Киев с задачей остановить наступающего противника.
…Около семидесяти танков врага двигалось по шоссе на позиции нашего дивизиона.
Вначале танки шли на нас колонной, а потом развернулись фронтально: приготовились к атаке.
Наши пушки открыли ураганный огонь по танкам. Справа стрелял взвод Петра Осадчука. Вскочив на бруствер, я увидела, что два танка мчатся на его пушки. «Нужно выручать!» — мелькнула мысль. Хотела подать команду своим, но пушки младшего лейтенанта Анаденко опередили нас. Танк, который шел мимо них на орудие Осадчука, рвануло, и он остановился. Другой свернул в сторону.
— Молодец Анаденко! — радовалась я.
Оглянулась на свои пушки. Орудие сержанта Балатова стреляло, а второе, у которого мелькала маленькая, еще детская, в длинной, не по росту шинели с закатанными рукавами, фигурка Ани, молчало. Ее пушка была хорошо замаскирована и стояла за кустами в полной боевой готовности. Расчет был на местах. Всматриваясь в перекрестие панорамы, Аня вращала ствол пушки. Молодец Аня, снаряды зря не тратит, бережет! И мне стало очень жаль эту девушку. Ей бы еще с книгами в школу ходить, а она здесь мучится вместе с нами. «И как мы доверяем такой девочке исход боя? — усомнилась я в выдержке Ани. — Особенно сегодня, когда их танки и самоходки прямо гуляют по нашему участку! Мужчины не выдерживают». Вдруг я увидела, что два танка направляются в нашу сторону. Не надеясь на выдержку Ани, я бросилась к ней, на огневую. Танки, не замечая пушки, медленно, будто прощупывая гусеницами землю, ползли прямо на нас. Из траншей стали выскакивать пехотинцы. Танки строчили из пулемета и медленно приближались. Я остановилась у ящиков со снарядами, наблюдая за наводчицей.
Аня, прищурив левый глаз, всматривалась в перекрестие панорамы. Лицо ее было бледно, но очень спокойно. Своими тоненькими, детскими пальчиками она ловко вращала поворотные механизмы пушки, прикусив нижнюю губу. Танки были уже совсем близко. Бойцы у пушки стали нервничать.
— Ну стреляй, Аня, чего ждешь?
Волновалась и я. Хотелось подскочить к панораме, когда передний танк был метрах в трехстах от пушки, но, взглянув на Аню, я поняла, что есть в ней недетская воля и выдержка, которые так необходимы противотанкистам.
— Не трогайте ее, — сказала я бойцам и подумала: «На предельной близости хочет бить. Наверняка. Молодец девушка!»
И только тогда, когда первый танк подошел метров на сто пятьдесят, Аня изо всех сил нажала на спусковой клапан. Грохнул выстрел. Оружие дрогнуло, Аня отскочила и тут же бросилась опять к панораме.
— Заряжай! — повелительно крикнула она тоненьким голоском, зло блеснув глазами в сторону отскочившего солдата. Нажала второй, третий раз и кинулась в укрытие. Метрах в ста от орудия дымился один танк. Из него пытались выскочить обгоревшие танкисты, а второй, удирая, тоже попал под Анин снаряд.
— Вот учитесь у Ани бить наверняка, — говорила я солдатам после боя.
Эта замкнутая, с суровым волевым характером девушка очень заинтересовала меня, и я решила поговорить с ней, узнать о ней все. Вечером я позвала ее в землянку.
— Аня, зачем тебе работать наводчиком? Это ведь очень тяжело. В штабе нашем найдется для тебя работа более подходящая. Ты ведь грамотная, и там тебе будет легче.
— А вы что, как наводчиком мной недовольны?
— Нет, нет, что ты, Аня, я просто о тебе беспокоюсь, ты ведь очень молодая.
— Нет, никуда я не пойду! — упрямо качнула она головой.
Она нравилась мне все больше и больше, но разговора о себе она явно избегала.
Когда я спросила о родителях, о доме, она вдруг горько заплакала. Я дала ей выплакаться. А потом, всхлипывая совсем по-детски, она рассказала, что родом она с Украины. Отец ее был председателем богатого колхоза. Кроме нее в семье было еще двое маленьких братиков. Война застала ее в последнем классе школы.
Богатым, красивым было их село, окруженное лесами. Но началась война и почти все ушли партизанить, в том числе и ее отец.
Остались только малыши с матерями да старики. Осталась с матерью и двумя маленькими братьями и Аня.
Однажды в село прибыл отряд эсэсовцев-мотоциклистов. Они собрали всех оставшихся жителей на площади и стали загонять их в амбар с соломой.
— Толкая прикладом мою маму с братиком на руках, немец не заметил, как мама, загородив меня собой, дала мне ускользнуть из сарая, шепнув: «У лес тикай!» А когда их запирали, мама, отталкивая приклад фашистской винтовки, кричала: «Анка, тикай у лес, тикай, Анка, тикай!»
Выбежав на огороды, я стала между кустами пробираться в лес, но меня долго еще преследовал голос мамы: «Анка, тикай!..» — Аня опять горько заплакала.
— Ну, а потом? — волнуясь, спросила я.
— Потом я бежала по лесу и с ужасом прислушивалась к диким крикам и стонам, доносившимся из села. — Аня схватилась за голову, но уже не плакала. Глаза ее стали сухими и злыми. — И теперь я не могу, чтобы не убивать фашистов, чтобы не мстить им.
— А потом ты куда пошла?
— Пробежала немного и думаю: дай-ка посмотрю, что в селе делается. Влезла на высокое дерево и чуть не свалилась с него: гляжу, а сарай весь в огне, да уж и село все горит, и несет гарью в лес. Не помню, как я сошла вниз. Меня нашел связной партизан. В эту же ночь наш отряд напал на гестаповцев, и в этом бою погиб мой отец.
Так я осталась одна… Мама и братики сгорели в амбаре, отец погиб, и я решила идти в армию.
Вначале на кухне помогала, потом поняла — это не то, что мне сейчас нужно. А нужно мне было самой убивать фашистов. Долго я надоедала товарищам, и они терпеливо обучали меня прямой наводке, а
