подосадовала я.
За стол я села с самого края возле жены майора, приветливой темноволосой женщины в красивом, скромном платье. Передо мной стояла бутылка какого-то слабенького венгерского вина.
После нескольких тостов гости повеселели. Офицеры стали рассказывать разные интересные случаи, а девушки весело смеялись. Поднимали тосты за праздник артиллерии, за Родину, за победу. На меня никто больше не обращал внимания, казалось, обо мне забыли, и я была довольна.
«Как-то там мои лейтенантики, — вспомнила я. — Скучают в общежитии. Бедняги, им не повезло. И голодные, наверное, сидят».
И хотя мы неплохо пообедали днем в офицерской столовой, но мне вдруг стало очень жалко своих друзей.
«Не отнести ли им гостинца? Приду, скажут — не могла уж чего-нибудь захватить… Сама небось наелась…»
Увидев, что за мной никто не наблюдает, я стала потихоньку таскать с тарелок что повкуснее и прятать в галифе.
Соседка, жена майора, возможно, удивлялась моему непомерному аппетиту, но, увлеченно разговаривая со своим соседом — военврачом, она в то же время очень любезно подставляла мне все новые тарелки.
Наконец брюки оттопырились, как накрахмаленные. Я уже с тревогой посматривала на них и обдумывала, как бы незаметно уйти.
«Вот сейчас все пойдут танцевать, — решила я, — а я встану и потихоньку уйду».
Так бы, вероятно, и было, но случилось непредвиденное. За длинным столом вдруг наступила тишина. Сидевший в центре стола командующий попросил всех наполнить свои рюмки, встал и поднял свой большой хрустальный бокал.
— Теперь, товарищи, поднимем бокалы за истребительную противотанковую артиллерию и… — он повернулся в мою сторону.
Все сидевшие за огромным столом повернулись ко мне, зааплодировали, а генерал торжественно протянул мне свой бокал:
— Прошу принять. От старого артиллериста.
У меня подкосились ноги.
— Товарищ генерал, я не смогу столько.
— Сколько сможете, — улыбнулся он.
— Ну вот тебе и артиллерист! — засмеялись вокруг. — Танков не боится, а тут испугалась!
— Командующий просит, сколько сможете, — уговаривал кто-то за спиной.
Я поднялась, под одобрительные крики взяла бокал и пригубила.
Ух, что-то очень крепкое. Но вкусно. А что, если выпить? Показать этим штабным, что артиллеристы ничего не боятся? Вокруг, хлопая в ладоши, кричали: «До дна, до дна!» Под эти задорные крики я стала пить глоток за глотком. В какую-то минуту мне показалось, что я глотаю огонь. Что это было за вино, я так и не узнала. В глазах сначала мелькали веселые лица девушек, окруживших меня, слышались крики: «До дна! до дна!» И больше я ничего не помню.
Проснулась от головной боли. С трудом открыла глаза. В темную комнату сквозь щели ставен пробивались солнечные лучи. Поняла, что лежу на диване. Но где? Как я сюда попала? Что со мной случилось? И неужели это так стучит у меня в голове? Или это кто-то на машинке печатает?
Поднялась, села. Действительно, кто-то в соседней комнате печатал на машинке. Протянула руку, открыла дверь.
За пишущей машинкой сидела девушка в военном — кудрявая блондинка. Знакомое лицо. Где я ее видела?
Ах да, это же та самая, что вчера сидела разодетая, как фея, на диване, а потом просила выключить радио.
Все вчерашнее сразу всплыло у меня в памяти. Я с удивлением продолжала смотреть на девушку. На ее аккуратной военной гимнастерке блестели орден Отечественной войны и несколько медалей. Так вот она какая! А я подумала вчера, что пустышка какая-нибудь, случайно сюда попала. Значит, тоже вояка.
— Девушка! — позвала я.
— Проснулись?
Отложив бумаги, она встала из-за стола и начала открывать в моей комнате ставни и вдруг, взглянув в мою сторону, громко расхохоталась.
— Что такое? — спросила я, с трудом протирая кулаком сонные глаза. — Что-нибудь случилось?
Девушка, видимо не в силах выговорить слово, без удержу смеялась. Потом, вытерев платочком слезы, показала пальцем на диван.
Взглянув на диван, я пришла в ужас. Вокруг меня и подо мной валялись кусочки колбасы, куриные крылышки, ножки индеек, печенье, конфеты и яблоки. За ночь все это измялось и превратилось в кашу.
Я сидела, онемев от стыда, не зная, куда деваться. А девушка вдруг выскочила из комнаты, и через минуту сюда вбежало человек шесть вчерашних фей, только уже, конечно, в военных гимнастерках. Обступив меня, они тоже принялись хохотать. Я закрыла пылающие щеки руками.
Скрипнула дверь, и вошла жена майора в погонах капитана медицинской службы. Взглянув на меня, она тоже улыбнулась, затем, повернувшись к девушкам, строго сказала:
— Что же вы смеетесь? Ничего особенного. Человек с передовой. Наверное, хотела гостинцев отнести своим товарищам, ну вот и… А виноваты в этом вы, цокотухи. Вчера за столом подзадоривали ее: «До дна, до дна!» Вот она и порастеряла свои гостинцы, — добродушно улыбнулась военврач. — Хорошо вам здесь при тылах воевать, — продолжала, обращаясь к девушкам, капитан. — А им там знаете как приходится на передовой! Как заладили эти дожди, так вы там, наверное, изголодались уже на сухарях да на концентратах, да, Сычева? — ласково спросила она меня.
— Да, — кивнула я, не поднимая глаз.
— Фронтовики народ дружный. Вам что, — продолжала военврач выговаривать девушкам. — Вы здесь в городе обжились, как дома. Платьев каких-то бальных понашили, туфель. Вчера вырядились, я так и ахнула. Стыдно мне было за вас, глупых. Я уж хотела заставить вас пойти переодеться, да майор заступился. Чтобы я больше таких вещей не видела!
— Хотелось хотя бы на один вечер забыть про эту проклятую войну, — насупившись, проговорила одна из девушек.
Другие пристыженно молчали.
— А это дело мы исправим, — сказала военврач, увидев, что я снова начинаю собирать в карманы рассыпанное на диване. — Ну-ка, — обратилась она к девушкам, — упаковать хороших подарков на передовую, сколько Сычева донесет.
— А нас здесь трое, — обрадовалась я.
— Вот и хорошо. Пойдемте к начальнику штаба, пусть он выпишет из нашего пайка.
И девушки вышли за капитаном.
Вскоре кудрявая блондиночка вернулась и снова села за свою машинку.
— Скажите, девушка, — тихо спросила я ее. — Я вчера никаких дел не натворила, после того как допила бокал? Ничего не помню.
Девушка опять засмеялась.
— Нет, ничего особенного. Вы сразу стали очень веселая и начали петь «Синий платочек» и «Как братья с фашистом дерутся жестоко». А потом стали плясать цыганочку.
— Какой ужас! — прошептала я.
— Почему? Вы очень хорошо плясали. А потом захотели спать, и капитан отвела вас сюда, в эту комнату.
— Хорошая она, видно, женщина, — сказала я.
— Конечно, — подтвердила девушка. — Мы ее все любим.
…Когда я на легковой машине подъезжала к офицерскому общежитию, лейтенанты в ожидании меня уже стояли на улице.
