Но честно признаюсь, я её зажилил. Такое оружие было грех отдавать, да и прислали его уже после того, как вас к башне отправили.
- Вот значит как Ковальский. От вас хорошего не дождёшься. Я удивляюсь, как вы вообще ховер мне отдали.
Ковальский заулыбался, я его в первый раз видел таким беззаботным.
- Ваши показания были мне очень нужны. Я думал, что уничтожение целой колонии произведет впечатление. Я был наивен ещё больше чем вы. Кого волнует чужое горе! – сказал он и смачно выругался в никуда, - Оказалось, что лишний паёк от Венделя пересилит боль и страдания сотен людей. В итоге просто сожрали Новикова, который мало что решал.
- Ну, вы Ковальский тоже не овечка!
- Согласен Суворов! Не овечка. Но Вендель, по сравнении со мной чудовище. Надеюсь, Лют вспорет ему брюхо. Хотя… - Владислав сделал небольшую паузу, - Вендель прошёл, как и мы, Скалу, так что, будучи азартным человеком, я всё же поставил бы на этого мерзавца. Стоун зря дал ему нож. – и Ковальский посмотрел на Лену, которая, притихнув, слушала наш разговор.
После приключения с отопирами мы неслись, что называется «до упора», остановившись лишь в полной темноте, на довольно широком перевале. Спускаться с плато ночью было бы чистым самоубийством.
Кое-как перекантовавшись внутри ховера и броневика, утром я увидел самый чудесный пейзаж, из тех, что лицезрел на Вивусе. Небо отдавало яркой желтизной, наконец пробившегося солнца. Его лучи отгоняли тьму, царствовавшую всю ночь. Чернота ещё ютилась по щелям, обратным скатам холмом, с боем отдавая свету каждую пядь. В дали на самом краю бесконечного горизонта блестела полоса яркой солнечной реки. Блики, самые настоящие блики играли где-то далеко, и манили взор. Я даже поверил на минуту, что впереди море. Какая она, водная гладь, я не помнил, но знал, что не менее красивая. После унылой серости, и каменного однообразия, даже не верилось, что существует такая красота.
- Это стеклянные поля! Мы уже рядом, кстати, добрались намного быстрее, это благодаря тому, что у нас нет платформ. Целых полтора дня сэкономили. – сказал, незаметно подкравшийся Ковальский. Сегодня он выглядел чересчур озабоченным.
- Так близко. Так и хочется рвануть. Можно срезать здесь, нам не обязательно идти к Свалке. – ответил я.
Ковальский пристально посмотрел на меня, как будто он даже хотел сказать, что-то важное, но засомневался, пересилил себя, и произнёс совсем другое:
- Здесь не получится. Там есть большой каньон, который нужно будет объезжать. Он как раз, за той невысокой грядой и идет довольно далеко. Так хотели сделать наши ребята, спасавшиеся от бородавочников, но они погибли. Дымы от горевших машин разведдозора мы увидели как раз отсюда. Здесь очень опасное место. Парочку выгоревших ховеров посмотрим на спуске. Да и у нас был тайник на окраине свалки. Можно проверить, много времени это не займет, а лишних медикаментов и боеприпасов с провизией в нашем деле не бывает.
- Хорошо, поедем к свалке, но вы говорили, что там очень опасно.
- Здесь везде опасно, да и мы не станем забираться далеко. Бородавочники встречаются севернее, а мы будем у самой окраине. Пока нам везло, и если удача отвернется от нас сейчас, то дальше не стоит ехать. В стеклянных полях может случиться, всё что угодно. Вы же собрались именно туда! – на последнем слове несостоявшийся генерал сделал ударение.
- Да Ковальский, именно туда. Сделаем так как вы сказали. – ответил я, Владислав же постоял немного рядом, посмотрел в горизонт и пошел к броневику. Видимо он считал своим долгом поговорить об этом и со Стоуном.
Я продолжил смотреть, разминая слегка затекшие в ховере ноги. Лену я уже даже почувствовал, а не увидел. Она подошла и встала рядом, чуть сзади, смотря в даль.
- Красиво, я такого не видела, хотя на скале тоже были замечательные закаты. Особенно тот в последний день, когда ты меня отшил. – это сказала она голосом настоящей, моей Лены, а не подавленной Ковальским женщины.
- Да красиво. Мне даже кажется, что это мой последний рассвет. Знаешь такое, немного тревожное чувство. Вспоминается вся жизнь, что со мной была здесь. Недолгая, жестокая, а местами прекрасная. И лучшие моменты этой жизни принадлежат тебе. – ответил я и повернулся.
- Знаю… - запнулась она, - Со мной такое было. Скажи Артём. Зачем! Нам ведь хорошо вместе. Давай всё сделаем по другому. Давай, не поедем туда, я боюсь! – глаза остекленели, и стали еще больше. Такое поведение мне знакомо. Кажется, что она вот-вот заплачет, но я уже не верил её слезам.
- Ради жизни. Я хочу быть живым, даже когда всё вокруг мёртвое. А ты зачем? – жестко прочеканил я.
- А куда деваться! - горько усмехнулась она, - Мне тоже очень тревожно… – подождав немного, робко с надеждой задала вопрос, - Может всё же не надо?
- Нет! Я иду туда! Мне это нужно, вас с собой я не звал, дело добровольное. Мы можем оставить вам ховер. – посмотрев ей в глаза еще раз продолжил, - Я спросил, не о том, что за стеклянными полями, а про Ковальского. Зачем ты с ним? Я вижу, как он к тебе относится, ты для него просто вещь. Так зачем? Любишь его, жить без него не можешь, или он надежная партия.
Она посмотрела на меня, её слезливый взгляд, стал твёрдым и она спокойно, уже ответила:
- Я привыкла! Он относится ко мне не так плохо как другие. Я привыкла… - затем она развернулась и пошла к ховеру.
Я ещё долго стоял и смотрел в горизонт, вспоминая свою короткую, полную опасностей жизнь на Вивусе. Затем меня позвали и я сел в ховер. Предстоял ещё один рывок. Дальше только неизвестность.
Ковальский вёл ховер сам. Перевал местами был довольно узок, и мы протискивались довольно близко от обрыва. Отличное место для засады. Владислав оказался прав. Уже почти в самом конце спуска мы увидели сгоревшую улитку, которую, видимо, оставили прикрывать отход. Её тушка прижалась к стене и нам стоило немалого труда её обойти. Еще ниже, на широкой площадке мы увидели плоды её трудов. Здесь были разбросаны части какой-то машины.
