СНОВА ЗАГАДКИ
— Вот, справочка. — Буянов помахал перед носом Жени какой-то бумагой. — Быстро, однако, представили. Через час после звонка приволокли.
Он достал из ящика стола очки, водрузил их на нос и стал читать:
— «Попов Игорь Васильевич, 31 год, русский, холост, окончил Тихореченский медицинский институт, лечебный факультет. В данный момент работает врачом-психиатром в системе тихореченского горздрава, а именно в психоневрологическом диспансере. Руководством диспансера характеризуется положительно. В отрицательных проявлениях не замечен. В настоящее время (с 1 июня) находится в очередном отпуске». В отпуске, понимаешь, находится! А где именно, выяснить не удалось.
Уехал или в городе?.. Я созвонился с матерью Глафиры Кавалеровой. Узнал у нее фамилию. Между прочим, она очень тепло отзывалась об этом Попове. Участие, говорит, проявил. Лучше бы Кавалерову увезли из города. Самая действенная мера на сегодняшний день.
— Глаша ни в какую не хочет.
— Мало ли что не хочет. А жить она хочет?! Ладно, оставим пока. У меня не идет из головы ваше так называемое похищение. Никак не пойму, кому оно понадобилось? Кассета? Чепуха! Никому эта кассета не нужна. Имитация? Для чего?
Пашка ждал возле выхода, словно знал, когда она появится.
— Ну что, к деду?
— Как договорились. — Женя села в машину. Дед встречал у ворот дома. Он расплылся в улыбке.
— Заходите, заходите! Перекусите?
— Не откажусь. — Пашка плотоядно облизнулся.
— А я сыта, — отозвалась Женя. — Может быть, пока он будет есть, приступим к беседе?
— Тогда следуйте за мной. А ты, внучек, иди к бабке.
Старик обогнул дом, и они оказались в небольшом садике — вернее, огороде, где, кроме овощей, росло несколько фруктовых деревьев. Присели на скамейку, стоявшую под громадной почти отцветшей яблоней.
— Давешний разговор с вами чрезвычайно заинтересовал меня, и я решил навести справки. Вчера нанес кое-какие визиты, сходил и в музей, где по старой памяти меня еще привечают. Свет, как говорится, не без добрых людей. Про Фурнье все расспрашивал. Даже удивительно, как я до сих пор не обратил на это семейство внимания? Фамилия примечательная. Даже не ожидал. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Начинаю повествование. Этот Фурнье прибыл в Тихореченск годах этак в девяностых прошлого века. Видимо, когда взошел на престол последний царь, а может, чуток ранее. В ту пору Тихореченск являл собой типичный провинциальный городок.
Француз записался в городской управе кондитером, испросил разрешение на открытие магазина и стал торговать сладостями. Происходил он как будто из Руана.
Общительным господином оказался. Быстро сошелся с местным обществом. Оно и понятно — иностранец. Видимо, вызывал любопытство. Приехал он с молодой женой, но детей в ту пору еще не имел. Интересная особенность. Неизвестно по какой причине в полиции на него было заведено досье. Ни в чем противозаконном замечен не был, однако факт остается фактом. И вот еще что. В Тихоречен-ске в ту пору имелось несколько мест, где кипела, говоря по- нынешнему, общественная жизнь. Купеческий клуб, дворянское собрание и игорное заведение мадам Лузгиной. И во всех трех он почти сразу стал своим человеком. Купеческий клуб — понятно: свой брат — делец. Игорное заведение — тоже. А вот дворянское собрание? Туда посторонних не пускали. Тем более иностранного лавочника. Однако с Фур-нье обошлись более чем ласково. Чем это объяснить? Фурнье всем хвастался: хотя сам он и буржуа, но его супруга происходит из родовитой дворянской фамилии, будто бы древнейшей в Нормандии. Так вот. Возможно, это и послужило пропуском, но, как мне кажется, причина расположения к его особе в другом. Фурнье был масоном, причем достаточно высокой степени, или, как они говорят, градуса посвящения. Так или иначе, он быстро включился в городскую жизнь. К тому же занимался благотворительностью. Финансировал приют для душевнобольных, вернее, был в числе попечителей. Откуда, спрашивается, деньги?
Через год после прибытия в Тихореченск у Фурнье родился сын, которого назвали Жеро-мом. Имелась одна странность в поведении француза. Он вовсе не посещал церковь. Конечно, в православном храме ему и делать нечего, но в Тихореченске имелась католическая часовня. В свое время здесь было много ссыльных поляков, с той поры она и существовала. Был при ней и капеллан, опять же из поляков, некий патер Тадеуш. Так вот этот самый Тадеуш принялся строчить на нашего Фурнье доносы: мол, подозрительная личность, храм не посещает, лоб не крестит и вообще адепт темных культов. Однако его не тронули.
Лет через пять он купил дом возле кладбища, но было совершенно непонятно для чего — жить в нем он не собирался. Ходили слухи, что француз будто бы ищет клад. Вспомнили о таинственной личности, некоем мальтийском рыцаре, сосланном в Тихореченск в эпоху Павла, который построил дом у кладбища. Так вот, утверждали, что в его подвалах и спрятан клад, а Фурнье известно о его местонахождении. Однако француз расширил торговлю, потом построил кондитерскую фабрику и зажил на широкую ногу. Надо думать, если бы он действительно нашел что-то стоящее, то вряд ли остался бы в такой дыре, как Тихореченск. Как бы там ни было, француз процветал. В 1906 году в местной газетке под названием «Свисток» были опубликованы две статьи с промежутком примерно в полгода. Одна называлась «Бархатное неглиже», вторая — «Святой выкрест». В обеих речь шла о Фурнье. В первой говорилось о том, что несколько заведений под красными фонарями, проще говоря, публичных домов, принадлежало французу. По словам автора, который укрылся за псевдонимом Зорковский, Фурнье, не сам, конечно, а через доверенных лиц, под видом набора работниц для своей кондитерской фабрики вербовал молодых девушек, преимущественно крестьянок, для занятия проституцией.
Городская дума организовала проверку. Полиции ничего установить не удалось. У публичных домов имелся официальный хозяин. Он отрицал какую бы то ни было связь с кондитерским фабрикантом. Проституция при условии регистрации была официально разрешена. Словом, дело закончилось ничем.
Вторая статья в том же органе была воспринята с еще большим недоверием. В ней утверждалось, что Фурнье в действительности никакой не француз, а еврей, причем не то из Болгарии, не то из Турции. Некоторое время жил во Франции, был замешан в криминале, в частности в торговле живым товаром, то есть опять же в проституции. Но не это главное. «Свисток» прямо обвинял его в организации неких оккультных сект в Тихореченске.
Опять последовали проверки. И опять доброе имя кондитера было восстановлено. Через несколько месяцев издатель «Свистка» обанкротился, а редактор исчез неведомо куда. Сейчас невозможно установить, что в статьях было правдой, а что вымыслом. Однако, как мне кажется, некоторые основания для обеих публикаций имелись.
Помните, я рассказывал о смерти француза? Якобы нашли его в доме с простреленной головой. Потом тело француза исчезло. Так это или не так, достоверно установить не удалось. Известно только, что сразу после похорон, а схоронили его на Богачевском кладбище, семья Фурнье — жена и двое сыновей, младшему было всего два года и звали его, как и отца, Морисом — отправилась на родину, во Францию. Шла война. — Напрямую, через Германию, было проехать невозможно. Они добирались окольными путями, через Швецию и Англию. Вскорости разразилась революция, затем гражданская война, за короткое время все поменялось — и люди, и обстоятельства. Но удивительное дело — в 1923 году, в разгар нэпа, семейство — вдова и двое сыновей — возвращается из Франции в Тихореченск. К тому времени кондитерскую фабрику пытаются восстановить и переориентировать на выпуск сахара-. Старший сын Жером предлагает свои услуги, обещает финансовые вложения и организацию поставок сырья. Ему охотно идут навстречу. Фабрика делается государственным предприятием, а Жером — главным инженером на ней. В 1928 году члены семейства Фурнье принимают подданство Российской Федерации, то есть становятся советскими гражданами. Перед войной Жером умирает еще довольно молодым, а Морис, окончив пищевой вуз, работает на фабрике. Интересно, что семейства не коснулись потрясения тех лет.
Старик сделал паузу и посмотрел на Женю:
— Не утомил?
— Рассказ интересен, только не понимаю, какое отношение он имеет к нашему времени, а главное — к расследованию недавних преступлений?
— Это уж не моя сфера.
— Да, конечно…
— Но, возможно, в моих изысканиях есть кое-какие зацепки.
— А именно?
— Я думаю, этот Фурнье вовсе не был убит.
— А что же тогда произошло?
— Мне кажется, убийство было имитировано. Погиб вовсе не Фурнье, если вообще кого-нибудь убили. Да, старого Фурнье скорее всего не убили. Предполагаю, он остался в России. Можно предположить, что он вел здесь какую-то весьма важную деятельность. Какую именно, пока неясно. Думается, он возглавлял некую секту… Очень глубоко законспирированную.
— Но революция, гражданская война?.. В те годы ни о каких религиозных группировках и речи быть не могло. Тем более в Тихореченске. Ведь город несколько раз переходил из рук в руки, пролилось много крови.
— Никаких доказательств пока нет. И все же над этим стоит подумать. Убили, вы сказали, правнучку этого Фурнье? — без всякой связи спросил он. — Вы уверены, что именно ее?
— А кого?
— Милиции виднее, — с легкой насмешкой произнес старик. — А нет ли тут инсценировки? Ведь лицо у жертвы было изуродовано?
— Да.
— Как производили опознание? Скорее всего с помощью соседки. Ведь родственников у нее как будто не имелось. А если убитая немного похожа на предполагаемую личность, ничего не ртоило ошибиться. Ведь так?
— Возможно. Но опять возникает вопрос: зачем?
— Зачем? Вернусь к началу рассказа. Когда в конце прошлого века Фурнье прибывает в Тихореченск, ему нет еще и тридцати. Следовательно, в девятьсот шестнадцатом году ему было приблизительно лет пятьдесят. Он имеет двух сыновей — старшему на этот момент исполнилось двадцать с небольшим. Улавливаете ход моих мыслей?
— Что-то не очень.
