случай, я была бы вам очень признательна, если бы ни вы, ни Кристоф ничего не ели там, куда ходите на гипноз. Тем более, что гипнозом маленьких детей не лечат.
Катрин выслушала меня с лицом полным ужаса, но непоколебимо захлопнула за собой дверь.
- Ну, что довольна? - в ординаторскую зашел доктор, он был крайне недоволен.
- Нет, - сразу оробела я.
- Дурочка ты, - улыбнулся он, - Надо было сначала все у нее спросить, дескать, чем дочь болела и так далее. А ты и себя строишь филиал ОГПУ на выезде. Так она, конечно, разозлилась и решила, что ты все узнала обходными путями. Теперь Кристоф в руках этого живодера. Ребенку не помогли, бросили его на растерзание… Плохо, Брижит, плохо, - печально говорил доктор.
Я села на стул и расстроилась.
- Ошиблась, с кем не бывает. Ошибка фатальная, конечно, но мы, слава Богу, не саперы. Зато у тебя теперь выбора нет. Лезь в пограничье!
Я, кстати, пока слушал тут, как ты пугаешь пожилую женщину холодцом из соседского мальчика, вспомнил про богиню Кали. Была такая у Индусов, жена то ли Вишну, то ли Брахмы, то ли Шивы. Черт не разберет! Надо бы про нее почитать. Что-то мелькало там, про кровавый пир Кали.
- Брижит, - ласково позвал меня доктор, но не успел ничего сказать, в ординаторской завопила сирена, и замигал красный огонек под цифрой 35.
- Давид! - воскликнул доктор и выскочил из палаты. Я побежала следом за ним.
Когда мы примчались к палате, Давида уже вынимали из петли два санитара. Я на всякий случай нажала два раза на кнопку экстренного вызова.
- Что с ним? - доктор помог уложить Давида на кровать и пощупал пульс на шее.
- Уборщица обнаружила, - сказал один из санитаров, - позвала нас, мы неподалеку были. Кажется, жив он.
- Жив, жив, - не мог отдышаться доктор, - Тяжелый, как слон.
- А чего он… - я не закончила фразу под суровым взглядом доктора.
- А того, - фыркнул он.
В дверях материализовались реаниматологи.
- Опять? - скептически заявил один из них.
- Что опять? - начинал злиться доктор, - Теперь глюкозой не отделаетесь. Вешаться вон полез. Живой, но так знаете, совсем слегка задыхается, - язвил ван Чех.
Самый разговорчивый из реаниматологов что-то неразборчиво ворчал. Через несколько минут Давида увезли.
- Пойдем писать объяснительную, - тяжело вздохнул доктор.
- Вот что мне писать? Попытался повеситься, так как понял, что доктор ван Чех не глюк, так что ли? - возмущался доктор, размашисто шагая из стороны в сторону по ординаторской, размахивая руками.
- Напишите, что повесился во время острого депрессивного психоза. Ну, там ломка у него была, - равнодушно предложила я.
- Ну, да. А зав. отделением, который его вел, все проморгал, так? - возмущался доктор и размашисто сел в кресло. Оно тонко взвизгнуло и развалилось. Ван Чех оказался на полу, весьма удивленный таким положением дел.
- Оно развалилось! - удивленно выдохнула я.
- Черт! - проворчал доктор, медленно поднимаясь и морщась, - Я окружен предателями. Больной вешается, кресло ломается, стажер больных распугивает.
Он пнул кресло и тут же аккуратно собрал его станки, внимательно осмотрел и резюмировал:
- Ему не жить. Ты было мне верным креслом!
Доктор скинул остатки кресла в угол и поставил стул. Долго и недовольно ерзал на нем.
Я обиженно молчала, у доктора зазвонил телефон.
- Да… Конечно… А давай так. Ты ребенка довела, ты его и корми… - доктор засмеялся и по привычке размашисто откинулся, тут же скривился, встретив жесткое сопротивление спинки стула, - Хорошо.
- Брижит, ты будешь прощена, если сегодня вечером мы с тобой отобедаем у почтенного профессора дер Гловица и его милой дочурки. Она мне только что звонила. Просила прийти не одному, но и не с женой. Что-то девочки друг друга невзлюбили. Жаль, они бы спелись… Хотя может и хорошо, что не спелись. Не известно потом, кому хуже, им или мне, - лирически закончил доктор.
- Вот вы странный человек… У вас практикантка больных разгоняет, больные вешаются, кресло и то оказалось предателем, а вы чему-то радуетесь, - пыталась поддеть я.
- А все потому, Брижит, что есть на свете два прекрасных слова: 'Дети' и 'отпуск', - последнее слово доктор проговорил с особой интонацией, как будто слово имело свой непередаваемый экзотический вкус.
Глава 13.
Я тщетно пыталась предупредить Виктора, что ужинать буду в гостях и что приеду домой поздно. В конце концов, я написала возлюбленному смс и с неспокойным сердцем осталась с доктором, чтобы после работы поехать на другой конец города, на обед к будущему своему преподавателю.
Нас встретила Лянка. Она курила на скамейке возле клиники, вся в летящих белых лепестках. Мы радостно поприветствовали друг друга, хотя мне приветливость давалась с большим трудом. Очень хотелось поскорее все это закончить. Доктора ван Чеха подводить не хотелось, но у меня самой душа к обеду не лежала.
Всю дорогу в метро доктор учил меня плохому:
- Если покажешься ему в лучшем свете, то можешь рассчитывать на хорошие оценки на экзамене, возможно, даже на автоматический экзамен, - назидательно говорил он.
- Я совершенно лишена карьеризма, - с достоинством отвечала я.
- Ну, тогда не подводи меня, - улыбался умиленно доктор.
Они с Лянкой вспоминали житье-бытье доктора в семье дер Гловиц, много смеялись, одинаково запрокидывая головы. Доктор басовито, Лянка с хрипотцой. А у меня сердце было не на месте, я совершенно не могла веселиться, доктор поглядывал на меня с тревогой, но до поры не трогал.
Дер Гловицы жили в большом старом доме, где окна занимали пол стены, а потолки в квартирах были настолько высоки, что под них можно было смело ставить на новый год трехметровую ель. Я всегда мечтала жить в таком доме.
Мы поднялись по лестнице в, не первой свежести, подъезде. На каждом подоконнике на лестничной клетке стояли баночки для окурков и хилый цветок.
Лянка позвонила в дверь.
- У тебя ключа нет? - удивился ван Чех.
- Есть. Зачем открывать дверь, когда отец дома?
За дверью послышалось мощное шарканье.
- Открываю, - скрипучий голос глубокого старика встретил нас из-за двери.
На пороге перед нами стоял полный достоинства седовласый мужчина с роскошным птичьим носом и кустистыми бровями, глаза были широко и глубоко посажены, этим он немного напоминал птицу. Тонкий рот был презрительно сжат, глаза то и дело закрывались сухой тонкой пленкой век. Острый подбородок гладко выбритого лица, как-то слишком сильно выдавался вперед.
- Проходите, - мрачно заявил старик.
Вот уж действительно профессор. У меня мурашки по спине пробежали, когда он на мгновение задержал на мне взгляд выцветших, но все еще сильных глаз. В них была сила мысли, сила жизни. Сила ясно мыслящего, опытного человека. Доктор на фоне дер Гловица выглядел пацаном, хотя и стар не был. Я чувствовала себя вообще неразумным младенцем на фоне этих двух столпов психиатрии.
