трещала, порождая игру света и тени в стремительно сгущающихся сумерках.
Префект сел и привалился спиной к большому валуну, подложив шерстяной плащ под спину. Достал из лежавшей рядом кожаной сумки комок воска и пару чисто оструганных и разнообразно заточенных деревянных планок. Покатал воск в руках, разогревая. Его пальцы, привычные к такой работе, быстро превращали бесформенный комок в грубое изображение сидящей девушки с псом, положившим голову ей на колени. До завершения фигурке еще далеко, но Квинт уверенными движениями добавлял все новые детали. Отставив работу чуть в сторону, он рассмотрел ее, слегка покусывая при этом губу, и аккуратно, стараясь не помять, убрал обратно в мешок. Немного затекла спина. Не вставая, Квинт потянулся до легкого хруста в суставах, устроился поудобнее, и закрыл глаза.
С детства он видел удивительное в обыденном. 'У тебя душа художника', — говорил Стакир. Ему можно верить. Но Стакир не знал, что фантазии юного Квинта, воплощенные в податливом воске или грубой глине — лишь блеклое воспоминание о снах, что приходили изредка и столь сильно отличались от обычного беспорядочного калейдоскопа образов, что видят многие люди, когда Морфей властвует над их разумом.
Он видел себя, заключенным в каменное кольцо. Огромное на вид, на деле оно оказывалось невероятно тесным, как оковы, сжимающие горло... В его руках меч и за каждым его взмахом неотрывно следят тысячи глаз. Десятки тысяч.
Он видел людей, не знакомых ему, их лица скрыты под бронзовыми масками. Они хлопали его по плечам, чему-то смеялись, жали руки. И такие же маски, неотличимые, пытались его убить.
Поначалу и в мыслях не было беспокоиться из-за подобных видений. Капуя, Нола, Неаполь, Помпеи — повсюду здесь лучшие школы гладиаторов. Сказать отцу или братьям, что видел себя во сне на арене — посмеются, но не удивятся. Чего уж тут удивительного, любой подросток отождествляет себя с могучим Гераклом, бойцом ланисты Вентидия, всеобщим любимцем и многократным победителем всех, без исключения, Игр. 'Морфей дает то, что ты хочешь, даже если ты об этом не думаешь'. Да он и не спорил. Морфей дает. Один и тот же сон, раз за разом? Он не говорил родителям, дабы не подумали, что сын спятил. Вообще никому не говорил, даже Стакиру.
Однажды, проснувшись посреди ночи, он долго сидел на постели в темноте, мучительно пытаясь вспомнить лицо, увиденное во сне. Незнакомое женское лицо, представшее в таких деталях, что ему захотелось сохранить это видение, превратить в нечто материальное. Он попытался воспроизвести его в воске, но вновь и вновь терпел неудачу, ибо не обладал талантами Стакира.
После одного из таких снов, наутро, Квинт смог, наконец, отразить эту дурацкую палку, что Стакир кидал ему в спину, добиваясь чего-то, оному ему ведомого. Квинт словно увидел себя со стороны...
'А что ты делаешь?'
'Фигурку'.
'Да? А что это будет?'
'Конек. Скакал долго. Устал, отдохнуть прилег'.
'Дай посмотреть. Красивый. Ты его из воска слепил?'
'Да'.
'Жалко. Воск непрочный'.
'Непрочный. Медь прочная'
'Из меди сделаешь? Хочу! А как из меди-то? Ее руками так не помнешь?'
'Опока будет. Вот такая'.
'Ящик без дна? А фигурка внутри?'
'Да. Земля вокруг. Медь вот сюда лить. Остынет, достану'.
'А фигурка куда денется?'
'Воск растает. Будет медь'.
'Ты кузнец?'
'Кузнец'.
'Раб?'
'Раб'.
'А кто твой хозяин?'
'Ты. Твой отец'.
'Я тебя раньше не видел. Тебя недавно купили? Как тебя зовут?'
'Как хотят, так и зовут. И ты, как хочешь, зови'.
Его звали Стакир. Ему было около двадцати трех лет, когда он появился в имении Марка Севера. Отец купил его на рынке в Неаполе, заплатив приличную сумму в полторы тысячи денариев. Кузнец Афраний, которому подбирали помощника вместо умершего недавно от болезни раба, осмотрев, ощупав молодого парня, и перекинувшись с ним несколькими фразами, сказал Марку, что за этого денег лучше не пожалеть. Отец и Афраний общались с рабом на греческом, ибо тот почти не знал латынь. Греческий язык не был ему родным, но раб прекрасно владел им, да и латыни быстро учился, обладая большими способностями к языкам. И это был только один из его талантов.
Стакир стал трудиться в кузнице и вскоре Афраний заметил, что парень может гораздо больше, чем быть на подхвате, выполняя самую простую и грубую работу. Кузнец был уже стар. Бывший раб еще отца теперешнего главы фамилии, а ныне вольноотпущенник, присоединивший к своему личному имени, родовое имя бывшего хозяина, Север Афраний давно подыскивал себе ученика. Он нашел его в этом задумчивом парне из очень далеких краев, где замерзает море. Вскоре оказалось, что старик, всю жизнь работавший лишь на обеспечение семьи Северов и их рабов необходимыми инструментами и утварью, почти ничего не может преподать ученику. Наоборот, молодой ученик способен поучить старого мастера. Семья Северов впервые смогла выставить на продажу на рынках Капуи и Беневента кузнечные изделия. Простые и обыденные, вроде медных котлов, но таких, при виде которых знатоки восторженно цокали языками.
Афраний, по его собственным словам, был уже слишком стар для ревности, но его, как и всех прочих, чрезвычайно интересовало, где и как молодой раб обрел такое искусство. Стакир лишь загадочно улыбался и почему-то забывал половину латинских слов, ограничиваясь туманными оговорками на греческом, который, хоть и понимали практически все в доме, но обычно не использовали. Глава семьи не был жесток к рабам и не тянул сведения из них клещами. По правде сказать, его гораздо сильнее волновал солидный прирост дохода, который обеспечивал Стакир.
Младший из хозяйских сыновей, семилетний Квинт, буквально прилип к новому рабу, не отходя от него ни на шаг. Мать посмеивалась, глядя, как сын, высунув от усердия язык, лепит из воска собаку. Собака похожа на свинью с лисьим хвостом, но для Квинта это был шедевр, сравнимый с лучшими работами Лисиппа. 'Пройдет', — отвечал матери отец. Двое старших сыновей, близнецы, Марк-младший и Луций, уже вовсю привлекались к управлению семейным владением. Марк Север не держал много рабов, он не был богачом-латифундистом, проводящим дни в праздности, и ценил труд превыше всего. К тому же, какой отец не хочет, чтобы дети его прожили лучшую жизнь. Вот и экономил глава фамилии на всем. Не тратился на рабов, многое делал сам, чтобы в один прекрасный день надеть на палец золотое кольцо всадника. Квинт подрастет, тоже будет помощником, а пока пусть себе лепит фигурки. Пройдет.
Прошло. Пусть и не полностью, пусть не навсегда. В этом возрасте увлечения меняются быстро. Если бы знал Марк, какие еще есть таланты у его доходного раба. И чему он учит его сына. А впрочем, что бы изменилось? Младший сын, третий, совсем мало шансов стать господином в отцовском доме. Видать все к тому шло. Еще с тех самых пор...
'Неправильно руку выворачиваешь, вот так надо'.
'Так?'
'Да. Давай еще'.
'Н-на!'
'Лучше. Только вес перенес слишком сильно вперед. Смотри'.
'Эх!..'
Квинту двенадцать. Он лежит на земле. Он ложится на нее уже, наверное, в двадцатый раз за последний час. Или в тридцатый? Со счета сбился. Все тело в синяках, туника в пыли, измята, кое-где уже и порвана, вот мать-то задаст. Он серьезен, нижняя губа закушена, между бровями пролегла сердитая
