поколения все будут уверены и в книгах напишут, что настоящий агрессор — Митридат.
— Какая беда переживать о том, что будет через два поколения?
— Игра, Киаксар, Игра. Он длится больше, чем два поколения. Она началась задолго до твоего рождения и никогда не кончится, переживет всех Игроков.
— Ты бессмертен, Алатрион?
— Ты спрашивал меня об этом тысячу раз. Возьми меч и нанеси удар. Ты увидишь ответ.
Киаксар посмотрел в глаза собеседнику и, едва не утонув в них, отвернулся.
— Сулла разграбил Дельфы.
— Сулла не верит в богов, — согласно кивнул Алатрион, — он думает, его ведет счастливая звезда. Он избран, чтобы сделать следующий шаг, заложить очередной кирпич в основание будущего, ибо так было решено.
— Кем решено? Такими, как ты?
— Я одиночка. Отверженный.
Некоторое время оба молчали.
— У нас еще много сил, — с уверенностью, как заклинание, вновь сказал Киаксар, — вся Азия за нас. Не по принуждению, но уверенная в явлении Митридата-Диониса, нового воплощения Великого Александра.
— Распространяя подобные речи, вы еще больше раздражаете их, тех, кто хранит бессмертную душу человечества, ибо нет ничего страшнее возрождения дела Александра.
— Почему?
— Нельзя изменить мир за одну человеческую жизнь. Никому они не дали приблизиться к достигнутому Македонянином, более чем на шаг. Ни Антигону, ни Селевку, ни Антиоху — никому. Да те и не пытались, одно на уме — как удержать от разбегания огромные территории. Наследники, но не последователи. А Рим, вначале лишь таран, рушащий стены, возведенные другими, теперь превращается в самоцель. Его уже не остановить.
— Посмотрим, — скептически хмыкнул Киаксар.
Алатрион покачал головой.
— Противник Митридата не Сулла, мнящий себя счастливым, но сам царь. Он уже плывет по течению, не в силах бороться с несущим его бурным потоком. Пора вмешаться, противостоящие мне зашли слишком далеко. Я знаю, чего они хотят. Из первой войны с пунами сухопутный Рим вышел на просторы морей, став вдвое сильнее, чем был. Едва не погибнув в противостоянии с Ганнибалом, Город стал гегемоном в половине Внутреннего моря. Сейчас Волчица замахнулась на вторую половину, она наращивает военную мощь, пытается заглотить больше, чем способна переварить, не догадываясь, какова будет плата.
— Я не понимаю тебя, — покачал головой Киаксар, — тебе жаль её?
— Ее — нет. Но падение коснется всех в этой части мира. Они, мои вчерашние братья, этого не понимают. Эхо не стихнет тысячу лет. У меня нет столько времени, Киаксар, хоть ты и считаешь меня кем- то вроде бога.
— Ты отправляешься в Италию, — сказал перс.
Не понять, вопрос или утверждение.
— Да, — подтвердил Алатрион, — нужно восстановить кое-какие связи, до поры спящие.
— Завтра я отбуду к царю, в Пергам. Сейчас я понадоблюсь ему, как никогда. Один человек способен добиться многого там, где бессильны окажутся многотысячные рати. Нам нужно остановить Волчицу.
— Не Волчицу. Тех, кто спускает ее с цепи.
Часть первая
Орлы над пропастью
Глава 1
— Ты так спокойно говоришь об этом, Фимбрия. Словно комара прихлопнул, — процедил сквозь зубы трибун Квинт Север, — ты убил консула! Консула римского народа! Проклятье на нас всех, вместо того, чтобы немедленно заковать тебя в железо, мы просто стоим и слушаем, одним своим бездействием совершая преступление!
Гай Флавий Фимбрия, префект конницы, обвел взглядом собравшихся в палатке шестерых трибунов и примипила. Севера никто не поддержал, все подавлено молчали, чьи-то глаза сверлили землю, чьи-то расширились от ужаса.
— Я отрубил ему голову, когда он пытался спрятаться от меня в колодце. Бросил ее в море, а тело оставил без погребения. Да, я прихлопнул комара, эту алчную кровососущую тварь! Который, по глупости своей, уже растерял четверть армии, ни разу не вступив в бой! И вы, чистоплюи, теперь осуждаете меня? Что, жижа по ногам потекла?
— Я думаю, все поддержали бы тебя, — ответил Север, — если бы ты силой заставил Флакка подписать сложение полномочий в твою пользу. Но зачем его было убивать? Убивать бегущего. Пускай бы и сидел в том колодце. Чем он мог нам помешать?
— Если бы он вернулся в Рим, все мы стали бы вне закона. Ты прекрасно это знаешь. Его нельзя было оставлять в живых.
— А так нас погладят по головке, — усмехнулся Север, — ты что же, думал, никто не узнает? Нас тут восемь тысяч. И еще столько же за проливом, грузятся на корабли. Глаз и ушей достаточно. Существовало множество способов решения, а ты выбрал самый... простой. Тебя несправедливо обидели, ты отомстил. Замечательно. Только при этом ты совершил святотатство, и тебе нет дороги в Рим. Сулла тоже мечтает укоротить тебя на голову, ведь он знает, как ты отличился в избиении его сторонников. Что ты собираешься делать дальше, Фимбрия?
— Воевать с Митридатом. Мне надоело топтание на месте. Не знаю, чего там напели Флакку Цинна с этим сопляком-Младшим[3], но я присоединился к походу, чтобы воевать с понтийцами, а не в носу ковыряться, — невозмутимо ответил Фимбрия, — и вообще, вопрос, скорее, в том, что собираетесь делать вы?
Трибуны молчали. Пятеро из них очень молоды, не старше двадцати лет, и лишь недавно начали свою карьеру, будучи избранными на эту должность. Никакого военного опыта у них не было. Север постарше, но и он мальчишка рядом с Фимбрией, которому тридцать семь и волосы уже изрядно тронуты сединой.
Квинт, не отрываясь, смотрел на худое лицо префекта, цепляя взгляд за острые, обтянутые бледной кожей скулы, за крючковатый нос, и думал, как много сходства в нем с тем позолоченным Орлом, что сидит на толстом ясеневом древке в палатке-святилище. Такой же хищный взгляд, распахнутые крылья и когти, что никогда не выпустят своего. Гай Флавий, происходил из весьма знатной фамилии, его отец даже был консулом, но сын по стопам родителя продвинуться не смог, зато прослыл первым забиякой в Риме, а так же искусным кавалеристом, не только наездником, но и командиром. Именно его конница особо отличилась при взятии Рима Гаем Марием полгода назад.
— Может быть, мы спросим мнение солдат? — Фимбрия перевел взгляд на примипила, стоявшего чуть в стороне.
Примипил Тит Сергий Назика[4], Носач, старший из центурионов легиона и старший по возрасту из присутствующих, был, тем не менее, довольно молод для своей должности. Ему исполнилось всего сорок пять лет. Он происходил из тех бедняков, что рекой хлынули в легионы Гая Мария после реформы, отменившей имущественный ценз для легионеров. Носач прошел весь путь от рядового до примипила, наивысшей для солдата ступени, всего за двадцать лет, что говорило о его недюжинной доблести и талантах, ибо в те годы старшими центурионами служили мужи, близкие к шестидесятилетнему возрасту, начавшие службу еще задолго до преобразований Мария.
Тит Сергий был прямолинеен и прост, бесконечно предан партии Мария, и всем нутром презирал людей, подобных покойному консулу Валерию Флакку — глупых, алчных, надменных богачей, совершенно не сведущих в военном деле, но назначаемых командующими за свои связи и деньги.
