сторону наконечник, глухой лязг, еще удар, чавкающий звук, копье погружается в тело, рывок и через мгновение столкновение с летящим на него варваром. Префект чуть не оказался на земле, но удержался. Дух перевести некогда, удары сыпались со всех сторон. Древко копья сломалось и Квинт, отбив пару ударов обломком, швырнул его в чью-то искаженную криком рожу, проворно выхватывая меч. Обычный пехотный гладий верхом не очень-то удобен. Эх, если бы длинный галльский... В Испании они по достоинству оценили оружие варваров, все кавалеристы раздобыли себе мечи, в полтора локтя длиной.
Север держался на коне, как пришитый, сказывалась многолетняя привычка, которой явно недоставало римлянам, многие из которых уже оказались на земле, сбитые при столкновении, не удержавшиеся в круговерти бешеной схватки на ходуном ходящих конских спинах. Понтийцы топтали их, кололи копьями, разили длинными изогнутыми мечами-кописами, прекрасно приспособленными, как для рубки с коня, так и для колющих ударов.
Иначе дела обстояли у фракийцев, однако и у них нарисовались трудности: манера боя, которую они предпочитали, не предполагала тесной сшибки грудь на грудь и варвары несли большие потери, стремясь вырваться на простор. Понтийцы, превосходившие числом, не давали им сделать это.
Разогнавшиеся каппадокийцы легко отсекли конные фланги римлян от пехоты и последняя, дабы не быть окруженной, по сигналу Тита Сергия начала отходить к реке. Фимбрия, стоявший во второй линии, скрипел зубами, но прекрасно понимал, что примипил прав и позицию удержать невозможно. Это стало ясно уже в первые минуты боя. Понтийцы сбрасывали их в реку.
Север выпустил поводья, работая щитом и мечом. Колени стальными тисками сжимали конские бока, а префект вертелся волчком, отражая и нанося удары. Много лет назад, при виде очередного тяжеленного мешка с песком, который предлагал ему подержать между ног посмеивающийся Стакир, Квинт горестно вздыхал, а позже, в Испании, отходя от очередной схватки, в мозгу пульсировала единственная мысль: 'Спасибо. Спасибо за науку, Стакир, друг'.
Прошло не более десяти минут. Перед стеной римских щитов кружились два огромных колеса, состоящих из всадников, не рискующих вступать в ближний бой и заваливающих строй легионеров дротиками и стрелами. На флангах дела обстояли иначе. Пельтасты ворвались в созданные конницей разрывы и создали там хаос. Легковооруженные понтийцы заметно проигрывали римлянам в броне и вооружении, но в условиях образовавшейся свалки, легионеры не могли воспользоваться своим главным преимуществом — монолитностью строя. Линия пехоты изогнулась полумесяцем, рога которого уперлись в реку. Крайние солдаты бились уже по колено в воде. Скоро и по пояс. Где собственная конница, Фимбрия не видел. Ему оставалось лишь надеяться, что Север спасет хоть кого-нибудь. Легат был полностью поглощен поддержанием организованного отступления, понимая, что стоит показать спину, как начнется избиение и понтийцы мигом окажутся на противоположном берегу. Потери были пока не очень велики, но существовала еще одна трудность: брод не слишком широк, и местами вода доходила человеку до груди — пешему драться невозможно, а конному легко. Носач тоже это понимал, стремительно отдавая команды сузить фронт и построить 'черепаху', закрывающую брод. Для этого большей части войск нужно быстро убираться с левого берега, и Фимбрия в отчаянии отдал команду:
— Отходим бегом!
Вторая линия, сбившаяся в бесформенную кучу, развернулась и ринулась в воду. Именно в такие моменты, когда войско показывает спину, к потерям, еще совсем недавно умеренным, начинает более подходить эпитет — 'чудовищные'. Случись битва в чистом поле, как знать, куда бы все повернулось, но река, мешающая римлянам, их же и спасла.
Легат быстро выбрался на правый берег. Не переправившиеся ранее когорты стояли, сомкнув щиты. Стрелков во вспомогательных когортах не много и все они уже были в деле: били из луков, стараясь хоть как-то поддержать отступающих легионеров. Фимбрия увидел, что его конница на правом фланге, где бился Север, все еще существует, как боевая сила, хотя вся уже сражается в воде, постепенно выбираясь на свой берег.
Наконец, почти неуязвимая 'черепаха' Тита Сергия, в центре которой находился Орел, медленно пятясь, вошла в воду. Все остальные легионеры, кто уцелел, уже вернулись на правый берег. Лучники Фимбрии стреляли теперь гораздо успешнее и понтийцы вынуждены были откатиться, огрызаясь стрелами.
Носач ступил на правый берег. Сражение закончилось. Длилось оно около получаса.
Понтийцы гарцевали на левом берегу, пуская стрелы и выкрикивая оскорбления. Насаживали на копья отрубленные головы римлян. Римляне молчали и сохраняли строй. Так продолжалось почти час.
Север протолкался к Фимбрии. Он был весь в крови, но кровь чужая, сам Квинт получил лишь небольшую царапину на левом плече.
— Ты жив! — обрадовался легат.
— Да, есть немного. У меня потери шестьдесят человек. У Азиния больше, почти девяносто, сам он убит. И трибун Петроний тоже. Много лошадей потеряно. Носач потерял двести тридцать человек. По перекличке определили. Сколько раненых пока не сосчитано.
— Всыпали нам, — процедил легат, помрачневший при известии о гибели Азиния.
— Да, досталось, — Север снял шлем, размотал шарф, когда-то белый, и начал оттирать кровь с лица.
— Но больше они сейчас не полезут, — уверенно заявил легат, — надо держать тут заслон, а самими отойти и строить лагерь. Вечереет, да и тучи вон, смотри какие, ходят.
— Да, но завтра, а скорее уже сегодня, я думаю, они тут все будут стоять. С тяжелой пехотой.
— Вот завтра и посмотрим, — задумчиво проговорил Фимбрия, поглядывая на небо, — ты только один брод нашел?
Но на следующий день, хотя все силы молодого царевича подошли к безымянной речушке, ни он, ни Фимбрия форсировать ее не решились.
Боги накрыли землю тяжелой свинцовой плитой. Она легла на плечи холмов, что тянулись к юго- востоку, становясь все выше и выше. Через дневной переход у путника уже язык бы не повернулся назвать их холмами, ибо он подступал к одной из высочайших вершин Малой Азии — Мизийскому Олимпу. Младший родич обители эллинских богов еще вчера бурой громадиной возвышался по левую руку от дороги, по которой шли легионы, а сейчас его вершина срезана тучами, выровнявшими линию горизонта.
В ссоре взрослых сыновей материнские слезы — последнее средство, которое еще может образумить, остановит и заставит искать пути примирения. Так и вечное небо не в силах спокойно смотреть на глупые ссоры смертных своих детей, разодравшихся в кровь: с утра зарядил дождь. Заметный вначале лишь по кругам на воде, рождаемым одинокими каплями, он постепенно набирался сил.
Понтийцы не знали, сколько войск у Фимбрии, поскольку тот активно пускал им пыль в глаза еще с высадки в Халкедоне, изощренно изображая, что римлян гораздо больше, чем есть на самом деле. Легионеры носили воду из реки, жгли костры в количествах, двое больших, чем требовалось. Еще в Халкедоне, выступая навстречу Митридату, легат заставил своих кавалеристов проехать по городу трижды. В конные разъезды, патрулирующие берег в окрестностях лагеря, он отправил всех уцелевших всадников, хотя понтийцы, занимающиеся тем же на своем берегу, выставили гораздо меньше людей. И наконец, ров и вал с палисадом, сооруженные привычными к строительным работам легионерами, позволяли вместить в себя не меньше четырех легионов. Поскольку оба войска полностью главенствовали, каждое на своем берегу, разведка позиций противника была весьма затруднена.
Понтийцы также выкопали ров вокруг лагеря, но палисад сооружать не стали, поскольку местность безлесная, и кольев взять неоткуда. Каждый легионер в походе тащил по два кола для палисада на себе, понтийцы же так не делали, поэтому они ограничились тем, что поставили за рвом обозные повозки (которых, в свою очередь, почти не было у римлян).
Разноплеменный лагерь понтийского войска гудел, как растревоженный улей. То тут, то там раздавался громкий хохот и возбужденные крики: каппадокийцы похвалялись вчерашним 'избиением' римлян. Шумно и в шатре царского сына.
— Нужно наступать, мы втопчем в грязь ублюдков! — голос Менандра, окрыленного первым успехом, сотрясал расшитый золотом шатер, — мои молодцы разметали их вчера, как котят! Молодой государь, позволь мне...
— Нет, Менандр, — отрезал царевич, — вчера ты напал внезапно, они были в невыгодном положении, а
