Артур Кларк
Фонтаны рая
Посвящаю нетленной памяти Лесли Эканаяке (13 июля 1947 г. — 4 июля 1977 г.), единственного настоящего друга всей моей жизни, в ком удивительно сочетались Преданность, Разум и Сострадание. Когда твой лучезарный и любящий дух исчезнет из этого мира, померкнет свет многих судеб. NIRVANA PRAPTO BHUYAT (Да пребудешь в нирване).
Политика и религия устарели; пришло время одухотворенности, время науки.
Послание Цейлонскому обществу распространения науки.
СКАЛА И ВЕРШИНА
Теперь вершину Рамагири ты на прощанье обними.
Здесь каждый след святого Рамы благословляется людьми.
Стихи, выбранные мною в качестве эпиграфа для предисловия к весьма необычному роману Артура Кларка «Фонтаны рая», принадлежат индийскому поэту, о котором почти ничего не известно, кроме бессмертных творений и, разумеется, имени. Я не знаю, чем руководствовался Кларк, нарекая своего героя, царя- отцеубийцу, этим великим именем. Скорее всего смыслом, раскрывающимся в сочетании санскритских слов «Кали» и «даса» — «раб Кали», черноликой богини в ожерелье из черепов. Разве не роковая игра страстей, не темное вожделение толкнули принца на преступление, которое издавна считается самым тяжким у всех народов Земли? Вполне допустимое предположение, не правда ли? Но нет простых решений под райскими кущами Тапробана.
Все было бы гораздо яснее, если бы этику народов индостанского региона пронизывала привычная нам идея полярности добра и зла, столь характерная для культуры Запада и христианской морали.
Суть, однако, в том, что индуизм, а тем более буддизм, отрицающий богов, не знают дьявола в нашем понимании и совершенно иначе, чем это изложено в Ветхом и Новом завете, взирают как на земную жизнь, так и на посмертное существование. Требующая кровавых жертв Кали оказывается лишь одним из многих воплощений Космической Женственности, чьей другой ипостасью выступает кроткая и милостивая Парвати, нежная мать и жена. Не случайно принц-победитель оказывает телу поверженного Калидасы посмертные почести, достойные короля. Это не только акт политической дальновидности, но и дань убеждению, что человек сам творит свою карму и никакая посторонняя сила не способна помочь ему разорвать беспощадные путы причин и следствий.
Не удивительно поэтому, что и сам Кларк далеко не однозначен в своем отношении к добровольному узнику Яккагалы — Скалы демонов. Он глубоко понимает своего героя, если не сказать больше — сочувствует, сострадает ему. Но хватит о Калидасе. Забегая вперед, скажу несколько слов о Яккагале. Здесь, как и в случае с Кали, нас может легко подвести семантическая несопоставимость. Ни в английском, ни в русском языке нет эквивалента палийскому понятию якка (yakkha), которое переводится как «демон». Но мыслим ли демон вне идеи сатаны, противостоящего богу? Нет, якки совсем не демоны (в нашем опять-таки понимании), скорее просто сверхъестественные существа, особые духи, может быть, полубоги. Что-то вроде эллинских кентавров, сатиров, дриад. И значит, нет и не будет противоречия, абсолютного, как день и ночь, между сверкающим пиком священной горы и Яккагалой — Скалой демонов. Не в противоречии, а в сложном синтезе раскрывается глубинная идея романа. И золотые мотыльки — «войско Калидасы» знаменуют в финале не победу инфернальных сил, а искупление заблудшего духа, не упадок творчества, но новый его виток над космической бездной…
В заключающих книгу страницах «От автора» есть строка, которая особенно мне близка:
«А вот еще одно необычайное совпадение из тех, какие я привык принимать как подарки судьбы»… отмечает Кларк. Сейчас, вспоминая и о поездках в Шри Ланку, и о встречах с автором «Фонтанов рая», я просто не могу не думать о выпавших на мою долю подарках судьбы, о совпадениях, которые — почему нет? — можно тоже причислить к необычайным. Во всяком случае, мне посчастливилось совершить восхождение на священную вершину Тапробана и побывать на скале с развалинами дворца царя-отцеубийцы еще до того, как я увидел свежий экземпляр «Фонтанов рая» на столе автора. Скорее всего именно об этом и следует теперь рассказать. Все остальное — и, прежде всего, скрупулезно разработанную идею — проект «космического лифта» — читатель найдет в самой книге. Более того! Артур Кларк снабдил роман не только основательным предисловием, но и, как уже было сказано, заключением, где со свойственной ему точностью перечислил изменения, которые привнес «в интересах сюжета» в географию Цейлона, включая скалу и священную гору.
Поэтому я оставлю пока в стороне научно-фантастическую идею романа, на мой взгляд абсолютно ясную, и попробую передать ощущение счастья, которое подарил мне чудесный остров.
Но сначала несколько слов о Кларке, для которого Шри Ланка давно уже стала родным домом.
Мы познакомились с ним летом 1970 года в Японии, где проходил тогда Первый международный конгресс научных фантастов. Японские коллеги хотели как можно шире показать иностранным гостям свою удивительную страну, и заседания каждый раз устраивались на новом месте. Одно из них, как сейчас принято говорить «выездное», состоялось в Осаке, где сверкала тогда морем огней Всемирная выставка. Поскольку изначально было ясно, что объять необъятное невозможно, произошло стихийное разделение по интересам. Так получилось, что увлечение подводными исследованиями, а также буддийской стариной подарило мне несколько приятных часов, проведенных в обществе Кларка. Оказавшись в одной группе, мы наскоро прошлись по основным павильонам, а затем вместе с Комацу Сакё улизнули под сень криптомерии, где над задумчивыми прудами дремали пагоды и синтоистские храмы, окутанные благовонным можжевеловым дымом.
Возле древнего свитка, на котором был изображен путник на вершине заоблачной горы, Кларк неожиданно спросил:
— Знаете, о чем думает этот отшельник?
— Радуется, что достиг вершины, — предположил я.
— Грустит, что настало мгновение спуска, — меланхолично заметил Комацу.
— Нет, — Кларк медленно покачал головой, — он надеется остаться тут навсегда. Вопреки всему… Есть еще в мире такие вершины!
С тех пор прошло десять лет. Кларк все реже покидал Коломбо, где прочно обосновался на постоянное жительство, и мы лишь обменивались с ним новогодними поздравлениями.
Но как только стало известно, что предстоит поездка в Шри Ланку, я сразу же решил навестить самого научного из фантастов мира в его «экзотическом», как часто писали в газетах, уединении. Признаюсь, что мною двигали не только профессиональный интерес и естественная симпатия, но и чисто человеческое любопытство. Однако сам по себе «феномен» Кларка, оставившего навсегда Англию и постепенно обрывавшего связи с западным миром, о чем постоянно заходила речь на международных форумах фантастов, мне самому не казался столь уж удивительным. Более того, вспоминая наши беседы в каменном саду и у священного колодца храма Каннон, я даже думал, что понимаю, какие причины заставили Кларка сделать свой не столь уж неожиданный выбор. Были, наконец, и яркие исторические прецеденты. Гоген, например, оставивший Париж ради пальмовых рощ и розовых песков Гаити. И все же… Мне не давала покоя отчетливая технотронная струя в творчестве Кларка, его ярко выраженная естественнонаучная принадлежность.
Он закончил Лондонский королевский колледж по отделению математики и физики, обслуживал во время войны первую экспериментальную систему радарного обнаружения, считался блестящим специалистом в области связи. Широкую известность в научных кругах получила его пророческая идея об использовании спутников для радио- и телевизионной трансляции на дальние расстояния. Наконец, с 1950 года он занимал высокие посты председателя Британского астронавтического общества и члена Совета Британской астрономической ассоциации. В 1961 году ему была присуждена высшая международная награда за популяризацию науки — премия Калинги. Все, казалось, ложилось на чашу весов с условным обозначением «Запад». Шумный успех блистательного фильма «Космическая Одиссея 2001 года», поставленного по одноименной книге[1] Стенли Кубриком; переведенная на все основные языки мира прогностическая работа «Черты будущего»,[2] которую просто немыслимо было бы создать без непосредственного контакта с учеными из Оксфорда, Кембриджа или Принстона, без личных наблюдений на Маунт Паломар или Грин Бэнк. Но был и рассказ, может быть лучший в мировой научно-фантастической литературе, — «Девять миллионов имен бога», где явственно звучала струна ностальгии об утраченном машинной цивилизацией мире конечных истин. В финале рассказа одна за другой гасли звезды, пока сверхмощная ЭВМ манипулировала таблицами, составленными ламаистскими метафизиками. Была, наконец, целая серия книг, посвященных коралловым рифам Цейлона, удивительным приключениям под водой, ловцам жемчуга, искателям древних кладов: «Приключения в Индийском океане», «Сокровище Большого рифа»,[3] «Рифы Тапробана». Разве гидрокосмос менее увлекательная стезя, чем межзвездная бездна? Тем более, если он ежедневно принимает тебя в свои объятия? О том, что подводный мир Шри Ланки вызывает восхищение самых прославленных ныряльщиков, а Артур Кларк считается классным аквалангистом, я, разумеется, знал. Это были уже гири для другой чаши с условным ярлычком «Восток». Наконец, я хорошо помнил восторг и восклицания Кларка в павильоне, посвященном будущей подводной экспансии человечества. Сама собой напрашивалась мысль, что Кларк понемногу остыл к космосу и направил весь свой пытливый интерес на океан. Впрочем, визитка, которую он вручил на прощание в аэропорту Ханэда, не допускала альтернатив. После краткого перечисления званий и военных наград
