оставалась недолго. Я выкрасил ее в слоновую кость, наличники и прочие причиндалы сделал голубыми, а по оконным рамам прошелся ярчайшим красным лаком… Красиво? А то нет: как на рождественской открытке!
Пихнул перекошенную калитку. По скрипучим ступенькам поднялся на веранду и позвонил в звонок. Раз позвонил, потом еще, послушал, как звенит внутри, и ни ответа ни привета. И никакого шевеления вокруг.
Я развернулся и оглядел голый двор. Понятно: парень слишком ленив, чтобы засеять его хотя бы травкой. В облупившемся заборчике дыры — недостает половины штакетин. Затем я поднял взгляд и поглядел через улицу. А! Вот она.
Я не позволил себе подать виду, но сразу понял, что это она и есть. Пусть в свитере, в джинсах и с волосами, собранными в конский хвост. Стоит в дверях небольшого бара поодаль, а на лице неуверенность: стою ли я того, чтобы ей напрягаться.
Я спустился с крыльца, вышел за калитку, а она неуверенно направилась через улицу.
— Вы к кому? — окликнула она меня еще издали. — Чем могу вам помочь?
Голос у нее был этакой манерной дамы — они такие голоса специально себе отращивают, — как бы приятный, но с хрипотцой и не без металла. А уж где она набралась манер, об этом ясно говорит физиономия: вся ее юность была, похоже, сплошным родео на хвостангах — когда в кроватях, а когда и не только. В глаза глянешь — мама дорогая! — случись что, она тебя так обложит, столько выдаст грязи, сколько не найдешь на квадратной миле сортирных стенок, самых расписных.
— Я ищу мистера или миссис Уинрой, — сказал я.
— И что? Вот я как раз и есть миссис Уинрой.
— Как поживаете? — пропел я. — Меня зовут Карл Бигелоу.
— И что? — Это ее «и что» сразу начало меня доставать. — И что, мне положено обрадоваться?
— Не смею надеяться, — сказал я. — Но может быть, вас обрадуют пятнадцать долларов в неделю?
— Пят…
— Конечно. Разумеется… — прервал я поток самооправданий. Противно, когда человек так уродуется из-за жалкой пятнашки баксов. — Это полностью моя вина. Можно, я слегка заглажу ее, предложив вам немножко выпить?
— Вообще-то, я как раз только что, вы… — Она замялась, задумалась и сразу стала мне куда милее. — Если вы уверены, что…
— Могу себе позволить, — сказал я. — Сегодня праздную. А ужиматься начну с послезавтра.
— Что ж, — проговорила она, — в таком случае…
Я взял ей два виски. Потом, заметив, что у нее вертится на языке вопрос, дал тридцать долларов.
— За две недели вперед, — пояснил я. — о’кей?
— Ах, ну что вы! — изобразила она протест, с этакой хрипотцой, во всей красе демонстрируя голос манерной светской дамы. — Платить вперед совсем не обязательно. Все-таки мы — мистер Уинрой и я — делаем это не ради денег. Считаем, что такие вещи в каком-то смысле наш социальный долг. Понимаете? Когда живешь в маленьком городке при колледже, надо…
— Слушайте, давайте дружить, — сказал я.
— Дружить? Боюсь, что я не совсем вас…
— Да ладно. Будьте проще. Я не успел приехать, как через четверть часа уже узнал обо всех проблемах мистера Уинроя.
Ее лицо чуть напряглось.
— Что же вы сразу-то не сказали! А то я тут, как дура последняя…
— Я ж говорю, — повторил я, — будьте проще! — И я осклабился, предъявив коронную свою улыбку — широкую, мальчишескую, открытую. — Когда мне втирают про то, как все завертелось, про дуру последнюю и прочую дребедень, у меня голова сразу кругом. А она и так у кого угодно закружится, стоит ему только взглянуть на вас.
Она улыбнулась. Положила руку на мое запястье и сжала.
— Вас, мужчин, только послушай! Или вы это в хорошем смысле?
— Конечно, в хорошем, неужто в плохом, — усмехнулся я.
— Боже, я, наверно, выгляжу ужасно! Нет, честно-честно, Карл… Ой, что я говорю? Не слушайте меня. Вот разболталась! Уже по имени к вам обращаюсь!
— Вообще-то, ко мне все так обращаются, — успокоительно произнес я. — Я даже и не знаю, как бы я себя чувствовал, если бы кто-нибудь вдруг назвал меня «мистер».
«Но если кто-то попытается, против не буду, — подумал я. — И наверное, постараюсь к этому привыкнуть».
— Тут такое было, Карл, такое! Месяцами я не могла дверь открыть без того, чтобы передо мной тут же не вырос коп или газетчик, а потом… Только это я подумала, что наступила передышка, как все понеслось сызнова. Поймите, Карл, я не люблю ныть, я и сейчас не ною, но…
Ныть и жаловаться она, естественно, любила, да еще как! Это все любят. Однако дамочка, которая столь долго каталась как сыр в масле, не может не быть достаточно хитра, чтобы сверх меры нытьем не увлекаться.
Она сняла с волос резинку и слегка их взлохматила — как раз настолько, чтобы выглядеть по- свойски.
— Все это действительно ужасно, — сказал я. — И как долго вы планируете здесь кантоваться?
— Как долго? — Она коротко усмехнулась. — Похоже, всю оставшуюся жизнь.
— Да ну, несерьезно, — сказал я. — Такая женщина, как вы!
— Ну почему несерьезно? Что я теперь могу? Все побоку пустила, выйдя за Джейка. Перестала петь… Вы знаете, что я была певицей? Все сгинуло. Много лет уже я не была в ночном клубе — я имею в виду по работе, а не просто зайти пропустить рюмашку. Пропало все — голос, контракты, буквально все. Да ведь и юность ушла.
— Вот это бросьте, — сказал я. — Даже и слышать не хочу.
— Да я не жалуюсь, Карл. Ни боже мой… Как насчет еще по одной?
На сей раз я позволил ей самой заплатить за выпивку.
— Что ж, — снова заговорил я. — Я, конечно, про ваше дело многого не знаю, поэтому мне легко говорить. Но…
— Да?
— Я думаю, мистеру Уинрою следовало бы оставаться в тюрьме. Я бы на его месте остался.
— Вы-то остались бы. Любой
— Но ему, может быть, лучше знать, — сказал я. — Он, видимо, продумал крутую комбинацию, чтобы вам снова взлететь наверх, выше, чем были.
Она резко ко мне обернулась, ожгла взглядом. Но я смотрел все теми же невинными распахнутыми глазами.
Пламя в ее взоре угасло, она улыбнулась и снова стиснула мою руку.
— С вашей стороны, Карл, предполагать такое очень мило, но, боюсь… Я вся внутри выжжена… В общем, что толку говорить, когда
Я вздохнул и дернулся идти за новой порцией выпивки.
— Давайте остановимся, — сказала она. — Я знаю, вы не можете этого себе позволить, да и мне хватит. И так уже я вроде как немножко не в себе. И вообще, меня раздражает, когда человеку достаточно, а он глушит одну за одной.
— О чем вы говорите! — подхватил я. — Это, по-моему, без всяких слов ясно. Я на это смотрю точно так же. Могу выпить рюмку, могу даже три или четыре, но затем, конечно, нужен перерыв. Вообще для меня главное — общение, компания, ведь вот же, по идее, что важно.
