раздался, прибавил в весе. Кашлянул, посмотрел на платок, но увиденное там мне понравилось уже меньше.
Я снова лег, размышляя о том, что за здоровьем надо последить, и, кстати, вот: не будет ли мне вредно с нею трахаться?
Я закрыл глаза, подумал о ней… о нем… о Боссе… о Кувшин-Варене… об этой паршивой, рвотного цвета халабуде с голым двором и скрипучим крылечком и… Да, кстати, между прочим: калитка.
Мои глаза открылись, но я их тут же снова прикрыл. С этой калиткой надо что-то делать. А то пойдет кто-нибудь мимо — не ровён час, зацепится, одежду порвет…
3
С мистером Кендалом (вторым их квартирантом) я встретился на лестнице, спускаясь к обеду. Это был старый пень из тех, что с детства имеют начальственную осанку; мужчина этой породы сохранит значительный вид, даже выползая из-под двери общественного сортира, где его заперли. Он сказал, что весьма рад знакомству и почтет за честь содействовать моему обустройству в Пиердейле. Я поблагодарил.
— Я тут насчет работы думал, — сказал он по пути в комнату, служившую столовой. — С приездом вы, конечно, припозднились, это усложняет дело. Практически все места с неполным рабочим днем уже заняты. Но я взгляну — может, подыщу для вас что-нибудь у себя в пекарне; у нас, между прочим, студентов больше, чем на любом другом предприятии в городе. Не исключено — глядишь, что-нибудь и подвернется.
— Мне бы не хотелось заставлять вас из-за меня беспокоиться, — сказал я.
— Да какое тут беспокойство? Мы все-таки соседи, а кроме того… О, миссис Уинрой, как это красиво смотрится!
— Спасибо. — Она скривила губы, дунув на лезущую в глаз прядь волос. — А пора уже и на вкус попробовать. Скоро ли явится Джейк, все равно один бог знает.
Все сели. Мистер Кендал полностью взял на себя труд распорядителя: передавал, накладывал, тогда как хозяйка сидела, откинувшись в кресле, и обмахивалась ладонью. Насчет того, чтобы соорудить обед по-быстрому, она, оказывается, не шутила. Выскочила, видимо, в магазин да и набрала там первых попавшихся консервов.
Обед не был плох, вы не подумайте. Она накупила кучу всего, причем лучшего качества. Просто, если бы она хоть слегка приложила руки, получилось бы в два раза лучше и в два раза дешевле.
Мистер Кендал отведал спаржи и сказал, что она бесподобна. Попробовал кильку, импортных сардин и консервированный язык и тоже каждый раз хвалил. Приложил к губам салфетку, и, я думал, ее он тоже похвалит. Или разразится развернутым славословием по поводу несказанного качества хозяйского консервного ножа. Но нет, вместо этого вдруг повернулся и, склонив голову набок, посмотрел на дверь.
— Должно быть, это Руфь, — сказал он через мгновенье. — Верно я говорю, миссис Уинрой?
Миссис Уинрой послушала. Кивнула. Облегченно перевела дух.
— Слава богу, — просветлев, выговорила она. — А я уж боялась, что она там еще на день застрянет.
— Руфь — это молодая леди, которая здесь работает, — пояснил мне мистер Кендал. — Она тоже студентка колледжа. Очень славная девушка, весьма достойная.
— Правда? — счел возможным усомниться я. — Может, мне не следует этого говорить, но на мой слух… у нее погуливает поршень.
Старый пень посмотрел на меня без выражения. Миссис Уинрой коротко хохотнула.
— Да нет же, глупенький! — сказала она. — Машина не ее, ее папаши — «Па», как она его называет. Он ее увозит и привозит обратно, когда она ездит навещать родных на ферме.
В тоне миссис Уинрой мельком прозвучало что-то пародийное; правда, едва ли злое, скорее насмешливо-высокомерное.
Автомобиль остановился перед домом. Дверца открылась и закрылась (с дребезжащим лязгом), после чего мужской голос сказал: «Ну, пока, Руфь, береги себя», после чего постукивание поршня в изношенном цилиндре возобновилось и автомобиль уехал.
Скрипнула калитка. Послышались шаги на дорожке — странные: шаг — и тут же удар, этакий шаг с прихлопом. Странные шаги двинулись по дорожке — то есть не шаги, конечно, а она, эта самая Руфь, странными шагами одолела дорожку (
Мистер Кендал глянул на меня и печально качнул головой.
— Бедная девочка, — понизив голос, сказал он.
Миссис Уинрой, извинившись, встала.
Она встретила Руфь в дверях дома и тут же отправила ее по коридору прямиком на кухню. Поэтому я девчонку почти не разглядел — вернее, только и успел бросить на нее один-единственный взгляд. Но то, что я увидел, поразило меня. Может быть, вас это не поразит, но меня поразило.
На ней было старенькое, какое-то серо-буро-малиновое пальтецо (настолько явно из универмага «Сирс и Роубак», что по совести эта уважаемая торговая фирма должна была бы ей за его ношение приплачивать) и грубошерстная юбка. На носу очки, в каких ходил, может быть, еще ваш дед, — маленькие круглые стекла, стальные дужки, оправа, давящая на переносицу. Такие очки делают глаза похожими на орешки в тарелке взбитых сливок. Волосы черные, густые и блестящие, но прическа — убиться можно!
У нее была одна нога, правая. Пальцы левой руки, сжимающие перекладину костыля, казались слегка кривоватыми.
Было слышно, как миссис Уинрой на кухне ею командует — опять-таки не то чтобы зло, но довольно жестко и нервно. Доносился шум воды, льющейся в раковину, звон кастрюль и
Мистер Кендал передал мне сахарницу, а затем и в свой кофе положил ложечку сахара.
— Ц-ц-ц, — произнес он.
По книжкам я давно знал, что иногда люди произносят такие звуки, но в реальной жизни он был первым, от кого я их услышал.
— Как жаль! Такая славная девушка!
— М-да-а, — сказал я, — надо же!
— И ничего тут, видимо, не попишешь. Так и придется ей всю жизнь с этим маяться.
— Это вы к тому, что ей на деревянную ногу капусты не накосить? — переспросил я. — Так насчет этого есть обходные способы.
— Ну-у-у, — начал он, смущенно глядя в тарелку, — вообще-то, да, семья у них очень бедная. Но тут… в общем, дело тут не в деньгах.
— А в чем же?
— Ну… гм… гм… — Он даже покраснел. — Я, в сущности… гм… ничего конкретного о ее ситуации не знаю, но, насколько мне известно, дело в весьма специфической деформации ее левой… ну, как это…
— Ну! ну! — подстегивал его я.
— …нижней конечности! — закончил он.
Он так запинался и страдал, словно в этом слове было что-то неприличное. Я внутренне ухмыльнулся и опять его понукаю: «Ну! Конкретней!..» Но он не пожелал больше говорить о Руфи и ее… гм… конечностях, а я не стал настаивать. Когда не знаешь, оно даже как-то интереснее.
Я предчувствовал, что все узнаю сам.
Он набил трубку и прикурил. Спросил меня, замечал ли я когда-нибудь, сколь многие достойные люди — люди, которые бьются как рыба об лед, делают все от них зависящее, — от жизни получают слишком
