Правда, будет не сибирский Центр, а какой-нибудь Алабамский или Монтерейский, но какая разница?»
И она пошла в уборщицы манхэттенских офисов.
То была ночная работа, свободная от общения с людьми.
В гигантских манхэттенских небоскребах по ночам дежурят только черные охранники, да и то внизу, в вестибюлях.
А наверху, с этажа на этаж медленно передвигаются тележки уборщиков: по одному на каждые восемь этажей, час на уборку этажа, сорок долларов за ночь.
И хотя по местным стандартам это ничто, лишь на триста долларов выше пособия по нищете (Зара только за убогую комнату на чердаке в Нью-Джерси платила триста долларов в месяц), попасть на эту работу можно только по рекомендации, удостоверяющей твое трудолюбие и честность. Но Зару устроили на эту работу смущенные родители исцеленного ею ребенка («We are sorry, we don’t need you any more. But we can help you to get some job, of course…»), и Заре тут сразу понравилось. За стеклянными стенами офисов, которые она убирала, был ночной город — огромный, не похожий ни на один город в мире и вообще непохожий на приземленные
Стоя над ним в предутреннем мраке, Зара ощущала себя в центре медленно затихающего энергетического урагана, сплетенного из двенадцати миллионов вихрей человеческого азарта, напора, напряжения, остервенения и отчаяния. Вот уже двести лет со всего мира — из Европы, Китая, Индии, России, Мексики, Ирана, Японии — сюда плывут, летят, рвутся и прорываются самые отчаянные, нищие, авантюрные, дерзкие, сильные и талантливые. Нью-Йорк — их последняя ставка, их Монако и Лас-Вегас. Все или ничего, жизнь или смерть, слава или крушение, деньги или самоубийство. Те, кто преуспевает, кто взлетает к вершине, уезжают из этого города в богатые пригороды или еще дальше — в профессиональные райские кущи Силиконовой долины, Голливуда, Сономы, Сан-Диего и т. д., оставляя Нью-Йорк, как отстойник, тысячам только что прибывших новых авантюристов, гениев и трудяг, рвущихся к успеху с остервенением московской толпы на автобусной остановке в Алтуфьеве. И вынужденных, за неимением тут незанятого клочка земли, строить этот город вверх — еще выше, еще…
Эта погоня, этот постоянный двенадцатимиллионный марафон нищих за своим шансом, успехом, «золотом под ногами», славой, удовольствиями, собственным бизнесом, банковским займом и «мерседесом» в гараже выжимают из каждого бегуна всю его умственную, физическую и сексуальную энергию плюс — еще немного, еще чуть-чуть, еще усилие — ну! давай! you can do it! — и рождают миллиардеров, как Сорос, безымянных самоубийц и бомжей, спящих на «золотых» нью-йоркских мостовых.
Но куда же делась энергия этих азартных безумцев и трудяг?
Стоя над ночным Нью-Йорком, Зара ощущала, как медленно уплывает в океан и стекает в космос оргонный смерч, рожденный за день этими людьми, но стекает не весь, весь не успевает, потому что в семь утра новый и мощный, как атомный взрыв, заряд энергии опять вырывается из миллионов квартир, гаражей, автобусов и вагонов сабвея, чтобы снова гнать и гнать этих людей за успехом и деньгами.
Только такие нищие, как Зара, и такие миллиардеры, как Сорос, могут в этом городе расслабиться и думать обо всем человечестве.
Первые месяцы работы уборщицей Зара ужасно уставала — она чистила свои восемь этажей не только от пыли, бумажного мусора, объедков пиццы и пустых банок кока-колы, но и от энергетической грязи, которая оставалась в этих офисах от их сотрудников.
Сначала это была только игра — никогда не видя этих людей, увидеть сплетение энергетики их страстей, склок, тщеславий, упорства, таланта и подлости. С изумлением новоприбывшей на иную планету Зара вдруг обнаружила, что существа, которые построили этот Новый Свет, эту Америку и этот феноменальный город-остров XXI века, качественно ничем не отличаются от людей Старого Света — они так же «стучат» друг на друга хозяевам, так же интригуют из-за повышения в должности и даже предаются тем же грехам, что зечки в мордовском лагере. Только работают они куда напряженнее, чем в Старом Свете, и получают за это по американским, а не по старосветским стандартам.
И с азартом новой горничной, нанятой в царство компьютеров, Интернета, факсов и копировальных машин, Зара чистила это царство не только пылесосом, щетками и моющими спреями, но и своей энергетикой, а проще говоря — просто выметала, выбрасывала и выдувала за окна вместе с табачным дымом весь энергетический мусор, который раздражал ее, мешал ей работать.
Конечно, часть этой грязи все равно налипала на нее, и в пять утра она тащила ее на себе к ближайшей станции сабвея, чтобы потом пересесть на первый утренний «шаттл» под Гудзоном, добраться к шести к своей каморке в Хобокене и смыть наконец с себя эту усталость и энергетическую слизь.
Стоя как-то под душем, Зара с удивлением потрогала свою правую грудь — там появилось какое-то странное, как небольшой внутренний желвак, утолщение. Зара замерла и напряглась — ее рука сразу почувствовала, что этот желвак активен и агрессивен, как юный клещ. Да, его энергия была грязной, отрицательной энергией паразита, сжирающего здоровые клетки вокруг себя. Рак! Рак груди! Проклятие и напасть женщин двадцатого века! Теперь это настигло и ее!
Зара сильнее прижала руку к груди и послала в этот желвак всю свою светлую энергию и прану. Выжечь этого скорпиона! Остановить опухоль! Дать силу здоровым клеткам!
Она простояла так сорок минут и убедилась — не помогает! Спрятавшись под скорлупой уже мертвых клеток, клещ переждал атаку, как в панцире пережидают шторм улитка или черепаха. А затем, едва истощилась Зарина энергия, медленно выполз из желвака и пошел, пошел кусать и жевать здоровые клетки! И это было невыносимо — чувствовать и даже видеть, как по клеткам съедает тебя это мелкое чудовище!
В больницу? К врачу?
У Зары не было медицинской страховки, да она и не верила врачам — что они могут сделать? Химиотерапию? Операцию? Нет, она сама, сама задавит и сожжет этого гада, просто ей нужно для этого больше энергии, праны!
Но где же взять? Голодать? Медитировать? Но пока она будет голодать, этот паразит будет расти, жиреть.
Бабушкина «брошь»! Как она могла забыть о ней?!
Зара метнулась к шкафчику, на котором лежал мешочек-брелок с ее амулетом, развязала его и лихорадочно извлекла тавро амазонок. Полтора года она не прикасалась к нему, и он поблек от темноты и бездействия. Но он поможет ей, он поможет! Бабушка, Цой, помогите!
В спешке она с силой наложила тавро прямо на голую грудь: дай, дай туда энергию! сожги скорпиона!
Мощный, как удар молнии, ожог опалил ее с такой силой, что она выпустила тавро из руки и упала на пол от болевого шока.
Но вскоре боль прошла, словно ее, как иглу, вынули из тела, и Зара с ужасом уставилась на свою правую грудь. Груди не было! А сам ожог заживал так быстро, как затягиваются раны после операции филиппинскими магами.
Да, этому не было объяснения ни в йоге, ни в парапсихологии. Но главное чудо было не в этом. А в том, что через несколько дней какие-то новые соки наполнили ее тело, ее левая грудь стала наливаться, как у пятнадцатилетней девушки, ее плечи развернулись, спина выпрямилась, ягодицы напряглись, и на улицах, на автобусных остановках и в сабвее даже молодые, тридцатилетние мужчины вдруг стали оглядываться на нее, пятидесятипятилетнюю! При этом грузчики-испанцы громко цокали языками, словно грузины на ялтинском пляже. Зеленщики-китайцы застывали с немым вопросом в глазах. Индусы-таксисты притормаживали машины и медленно катили рядом. А натуральные американцы — даже женщины! — с улыбкой поднимали большой палец и говорили в упор: «You look great!» (Ты выглядишь великолепно!) Зара и сама это чувствовала, но… каким-то новым, внутренним зрением легко определяла, что ни один из них не
