тем, что могло его ожидать. Действительно, сейчас в нем нуждались, призывали его в качестве полководца, в нем видели спасителя Родины, а ведь могло случиться и так, что его доставили бы в Карфаген как государственного преступника, нанесшего Отечеству невосполнимый ущерб. Кроме того, Африка давала шанс Ганнибалу оживить свою деятельность, предоставляла ему новые ресурсы для ведения войны и другие, благоприятные условия, тогда как в Италии римляне заперли его в Бруттии и полностью лишили инициативы. Ганнибал, конечно же, понимал, что решение столицы дает ему благовидный повод выйти из тупика, но перед войском разыграл трагедию непризнанного гения, погубленного недальновидными соотечественниками. На солдатской сходке полководец бил себя в грудь и, исторгая слезы из черствых наемников, восклицал, что, одержав верх над Римом, он вынужден склониться пред завистливым Ганноном и его приспешниками. Глядя на него, можно было подумать, будто перед тем, как ему вручили послание совета старейшин, он стоял у подножия Капитолия и ждал только результатов жертвоприношения, чтобы войти в это последнее прибежище римлян. Но ни у кого из присутствующих его страдания не вызвали недоумения: Ганнибал владел своим войском так, как иной музыкант владеет кифарой, и хорошо знал, сколь сильно следует ударить по той или другой струне солдатской души, чтобы исторгнуть из нее желанный звук. Поэтому ему вполне удалось и упрочить собственный авторитет, и заставить воинов почувствовать себя победителями, отступающими лишь из-за глупости и несправедливости кучки никчемных стариков в далеком Карфагене, которого большинство из них никогда и не видело. Таким образом, даже в поражении он сумел выглядеть героем.
Прежде чем распрощаться с Италией, Ганнибал в сопровождении конницы и легкой пехоты обошел города, остававшиеся ввиду близости пунийского войска его союзниками, и принудил их общины выдать ему «добровольные» пожертвования на оплату дальнего путешествия. Затем он отсортировал тысяч тридцать воинов, годных, по его мнению, для дальнейшей службы, а остальных под видом гарнизонов разослал по окрестным городкам, заверив их, что через год, разделавшись со Сципионом, он, трижды усилившись, возвратится в Италию, дабы окончить войну полной победой. И когда Ганнибал уже считал себя готовым к отплытию, неожиданно вышел конфуз: часть наемников италийского происхождения отказалась следовать за ним.
— Мы не желаем ехать умирать в чуждую нам Африку и хотим остаться на родине, — заявили они.
— Ну что же, я понял вашу просьбу, — невозмутимо промолвил Ганнибал, — вы не будете умирать в Африке, вы умрете здесь, в Италии.
Сделав выразительную паузу, он обратился к остальному войску:
— Удовлетворим пожелания наших бывших соратников? Африканцы утвердительно гикнули в ответ и начали строиться боевым порядком.
Видя столь грозные приготовления, один из италийских офицеров воскликнул:
— Ганнибал, мы доблестно и честно сражались за тебя пятнадцать лет! Неужели мы не заслужили права расстаться с тобою по-дружески, чтобы жить в мире на своей земле?
— Вы не заслужили права достаться в добычу моим заклятым врагам, вы не заслужили права не подчиняться Ганнибаалу, — хмуро ответил полководец.
— Некогда ты призвал нас под свои знамена лозунгом об освобождении нашей страны от римского господства. «Италия — италикам!» — провозгласил ты. Мы — италики и желаем остаться в Италии. Подтверди же хотя бы раз добрые слова добрым же делом! — в отчаянии воззвал к своему кумиру другой офицер.
— Какие еще лозунги! — презрительно возмутился Ганнибал. — «Серебро!» — вот твой лозунг! Хватит разговоров! Вы ослушались Ганнибаала! Серьезность такого преступленья вам растолкуют наши копья!
Повернувшись в сторону африканцев, он крикнул:
— Вперед, мои бравые герои! Все, что захватите у этих италийских выродков, — ваше!
Фаланга, ощетинившись металлическими остриями копий, двинулась на толпу растерянных италиков. Последние не были готовы к бою и потому бросились назад, к морю. Достигнув побережья, они укрылись в знаменитом кротонском храме Геры. Святость места не остановила Ганнибаловых воинов: штурмом овладев обширным зданием, африканцы перерезали своих недавних сотоварищей в том самом храме, в котором незадолго перед тем Ганнибал поместил алтарь с надписью, перечисляющей его подвиги.
— Пусть все знают, что от возмездия Ганнибаала не спасут никакие боги, — мрачно подвел итог своему последнему италийскому деянию полководец.
Одержав эту победу, карфагеняне погрузились на суда и вышли в море. Ганнибал долго смотрел вслед уплывающим в туман берегам. К италийской земле его нестерпимо притягивала неутоленная страсть лютой ненависти, и он, как зачарованный, вглядывался в голубой горизонт, мечтая возвратиться сюда на горе всем римлянам, и даже поклялся себе в этом, но какой-то внутренний голос, раня душу печалью, тихо шептал ему в такт качающимся волнам пророчества о тщетности его надежд.
Магону после поражения от объединенных сил Корнелия Цетега и Квинтилия Вара также не имело смысла оставаться в Италии, и потому он воспринял приказ Карфагена об отступлении в Африку с удовлетворением. Однако путешествие оказалось ему не по силам, но это выяснилось уже в пути: он умер от раны, полученной в недавнем сражении. Несколько его кораблей возле Сардинии попалось римлянам, но большая часть флотилии благополучно достигла карфагенской гавани, доставив в столицу войско, но уже без полководца.
16
Сципион хорошо подготовился к встрече новых пунийских войск. Блокировав Карфаген благодаря системе укреплений вокруг Тунета, он рассчитывал вынудить противника почти сразу же по прибытии в столицу вступить с ним в генеральное сражение. При этом карфагеняне были бы отрезаны от людских и материальных ресурсов большей части своей страны, а Сципион, наоборот, действовал бы в хорошо освоенной им области, невдалеке от главного лагеря, через который осуществлялась связь с Сицилией. Однако Ганнибал верно просчитал ситуацию и, обойдя карфагенский залив слева, высадился в районе торговой зоны, где у него было более всего единомышленников, в городе Лептисе. Своим офицерам, жаждавшим побыстрее попасть в родной Карфаген, он объяснил такой зигзаг маршрута неблагоприятным знамением, будто бы отвратившим его от прямого пути. Избежав таким образом ловушки Сципиона, он теперь еще и сам угрожал ему с тыла.
Положение римлян, дислоцированных на подступах к Карфагену, стало весьма опасным. Им пришлось оставить большинство укреплений и сконцентрироваться в самом Тунете. Конечно, такой ход событий не был для Сципиона полной неожиданностью. Пунийцы могли бы даже, предварительно зайдя в Карфаген, потом посредством флота перебазироваться на любой выгодный для них рубеж, но в этом случае создавалось бы впечатление, будто они бегут от Сципиона, не отваживаясь вступить в открытый бой, и римляне получали бы психологическое превосходство. Проконсул рассматривал и другие варианты стратегического маневрирования противника, как, наверное, мудрил по-своему и полководец карфагенян. Но как бы там ни было, а Ганнибал показал, что за годы прозябания в Бруттии он не утратил бдительности и, не собираясь с ходу форсировать события, осторожно и расчетливо готовится к долгой позиционной борьбе с соперником.
Но случилась и другая неприятность, которую Сципион действительно никак не мог предугадать. Консул Гней Сервилий Цепион, возомнивший себя гением после незначительной стычки с Ганнибалом, теперь посчитал, что, отправляясь в Африку, враг бежит именно от него. И возмечтав о великой славе завершителя войны, Гней Сервилий без ведома сената покинул порученную ему провинцию и переправился в Сицилию, намереваясь далее двинуть стопы свои в пределы владений Сципиона, дабы преследовать Ганнибала до самых ворот Карфагена.
Узнав об этом чрезвычайном марше, Сципион пришел в ужас. Хотя Публий и был назначен главнокомандующим в африканской кампании до окончания войны, но с прибытием сюда консула, он все
