Итак, римляне вошли в Капую. Они не грабили, не убивали, а с холодным презрением велели привести к ним нобилей и сдать все предметы роскоши. Знатных капуанцев заковали в цепи и отправили в тюрьму в соседний город. Золото и серебро, которое побежденные сложили у ног римлян, отправили в столицу.
Фульвий Флакк твердо решил казнить капуанских сенаторов. Он торопился с исполнением своего замысла, боясь, что ему воспротивятся в Риме, и поспешно прибыл к месту заключения пленных. Когда по приказу Фульвия капуанцев уже вывели из подземелья для расправы, проконсулу передали письмо из Рима. Он отложил послание сената в сторону, провел казнь и только после этого вскрыл письмо. Там, как он и полагал, предписывалось помиловать пленных, однако было уже поздно. Тут, проникшись впечатлением от сцены расправы, один свободный кампанец, верно служивший римлянам, заявил, что, лишившись Отечества, не желает жить и просит казнить его вместе с согражданами. «Не могу, — разведя руки, сказал Фульвий, — постановление сената это запрещает». Простых кампанских жителей расселили по разным городам. Капую отдали окрестным селянам и вольноотпущенникам только лишь как место жительства. Отныне Капуя не имела своего сената, магистратов, законов, она перестала существовать как государство и больше никогда никого не могла предать.
47
Между тем выяснилось, что с гибелью Сципионов в Испании еще не все закончилось для римлян. Энергичный молодой человек по фамилии Марций, всадник по происхождению, сплотил вокруг себя остатки двух армий. Солдаты выбрали его полководцем, будто голосовали на Марсовом поле, и Марций, используя благодушие, царившее по случаю победы во вражеских лагерях, напал на пунийцев, застав их врасплох. Римляне ночью ворвались в один лагерь противника и учинили там побоище, затем, действуя стремительно, до рассвета захватили и второй лагерь, нанеся карфагенянам существенный материальный и моральный урон и тем самым несколько выправив положение в провинции. Обо всем этом Марций послал донесение в Рим и подписался под ним как пропретор.
Сенат выразил ему благодарность от имени народа, но должность пропретора за ним не утвердил и прислал в Испанию Клавдия Нерона, как раз и состоявшего в таком звании. Клавдий привел с собою подкрепление примерно в количестве одного легиона, и с ходу вступил в борьбу, не давая пунийцам возможности опомниться ни от побед, ни от поражений. Ему удалось запереть войско Газдрубала Барки в ущелье. Пунийцы повели разговоры об условиях капитуляции. Вначале соглашаясь на многое, они, однако, когда дело непосредственно касалось текста договора, начинали одну за другой выпрашивать себе уступки. Переговоры затянулись на несколько дней, и с каждым днем карфагеняне становились менее податливыми. Наконец Газдрубал утомился посольской деятельностью настолько, что попросил у римлян выходной день, ссылаясь на указания богов, якобы запрещающих заниматься делами в этот период. В то утро в ущелье стоял густой туман, а когда он рассеялся, римляне обнаружили, что лагерь противника пуст. Пунийцы, замутняя взор соперника дипломатией, каждую ночь тайно узкими тропами выводили войска, и теперь в полном составе оказались вне опасности, разделенные с римлянами горной грядой.
В Риме, узнав об этих событиях, решили, что следует послать в Испанию настоящего полководца с проконсульской властью.
В Македонии к этому времени царь Филипп оправился от поражения и готов был вновь вступить в войну. Однако римляне нашли ему врага прямо на Балканах. Против Филиппа при поддержке римлян выступил этолийский союз. Три причины побудили этолийцев склониться к дружественному договору с Римом: во-первых, римляне перехватили стратегическую инициативу в войне с Карфагеном и выглядели более перспективными союзниками; во-вторых, этолийцам были предложены выгодные условия распределения ожидаемых плодов совместных побед, поскольку им должна была доставаться вся недвижимость в завоеванных городах; в третьих, обе стороны видели своего врага в Македонии, и этолийцы рассчитывали с помощью римлян потеснить Филиппа и занять господствующее положение на Балканах. В первый год этой войны ничего существенного не случилось, шла как бы примерка сил. Таким образом, римляне вновь избавились от угрозы появления македонцев на италийской земле.
48
После победы над Капуей в Риме обратили взор к Испании. К этому приложили усилия друзья Сципиона. Пример Сульпиция Гальбы, ставшего консулом, не быв прежде даже эдилом, позволил Публию уже сейчас добиваться назначения полководцем в Испанию. Он убедил в целесообразности такого предприятия Марка Эмилия Павла и Корнелия Цетега старшего, причем вел дело так, что они сами первыми предложили ему занять отцовское место во главе испанских легионов. Считая эту идею своею, они охотнее готовили ее воплощение.
Был разработан план действий, и наступление началось по двум направлениям. Эмилий и Цетег возбуждали недоверие сенаторов к Клавдию Нерону и одновременно создавали зловещий образ Испании как заколдованной, сугубо враждебной страны, чем отвращали от притязаний на нее многих видных людей и формировали мнение, что туда может отправиться только человек, отмеченный богами. Публий же раздавал клиентам деньги якобы по завещанию отца и целыми днями молчаливо, с достоинством шествовал по городу, стараясь быть на виду у народа, чтобы его знали и говорили о нем. С возвышенной печалью он носил свое горе, и если с ним заговаривали, то слышали от него только о достоинствах старшего Сципиона. Таким образом, с похвальной сыновней любовью восхваляя отца, он напоминал о себе. Люди все более сочувствовали юноше и восхищались его благородством и скромностью, ибо он, казалось, забыл о собственной жизни, уйдя в печаль по чужой. Тем временем друзья Публия рассказывали о его подвигах при Требии и Каннах, а их клиенты тиражировали эти истории по всему городу. Народ в равной степени восторгался воинскими успехами Публия и его скромным умолчанием о них. Не забывали друзья и о загадочности своего товарища, в толпе носились слухи о его сношении с богами, которые будто бы общаются с ним уже много лет и даже причастны к его рождению. Сципион не отрицал эти слухи, но и не поддерживал их. Появляясь со скорбным взором на форуме, он являл собою молчаливую иллюстрацию к своей подпольной славе. Лишь однажды на вопрос о его близости к богам, Публий сказал, что все люди в той или иной степени содержат в себе божественный дух, римляне же — в особенности, так как много столетий волей небес они идут к великой цели, назначенной им в мире, и, естественно, что подобно тому, как всякие достоинства распределены в людях неравномерно, сродство богам в одних присутствует больше, чем в других.
Наконец Эмилий и Корнелий Цетег привели Сципиона в сенат и заявили о нем как о претенденте на звание проконсула в Испании. Квинт Фабий Максим и его многочисленные сторонники встретили молодого человека недоброжелательно. Это расстроило Публия и лишило его уверенности в себе. Он произнес сумбурную невыразительную речь. После Сципиона взял слово Марк Эмилий и обратил недостатки предыдущего выступления в достоинства, объяснив их кровоточащей раной испанских утрат в груди чувствительного юноши и скромностью, не позволяющей ему представлять самого себя в ярких красках. Затем развернулась борьба между различными политическими группировками, не принесшая победы ни одной из сторон. Тогда, по предложению сторонников Сципиона, заранее готовых к такому ходу событий, вопрос о проконсуле в Испании был передан народному собранию.
Публий ощущал некоторую неловкость, сознавая, что, обращаясь к народу в какой-то степени в обход сената, применяет тактику Фламиния и Теренция, но чувствовал за собою конечную правоту и не считал дурным, если стихия масс, не раз приносившая вред государству, теперь послужит ему на пользу.
В день проведения центуриатных комиций Публий отправился на Марсово поле возбужденным как перед битвой. Его подбородок подрагивал, руки совершали много лишних движений, но голова была ясной, хотя в ней бродили вихри мыслей и проносились отдельные фразы предстоящей речи. Сципион не готовил текст заранее, он лишь наметил общий план в соответствии с греческой наукой и обозначил в памяти вехи
