сокрушительные поражения прошлого года стали казаться Луцию дурным сном, настолько Сципион сумел изгладить у окружающих воспоминания о позоре и утвердить уверенность в будущем. Причем Публий в такой степени походил на своего отца, что восполнил воинам утрату их любимого полководца, возродив в них былую любовь к Сципиону и как бы получив ее по наследству. Таким образом, Марций стал видеть в нем полноценного преемника погибшего военачальника. Заметив, что отношение к нему Луция Марция потеплело, Публий рассказал ему о тягостных годах, проведенных им в Риме в соискании магистратур, позволивших бы занять достойное место в войне с Карфагеном. В этом рассказе Луций узнал свои нынешние муки и вдохновился примером Сципиона, достигшего цели. Публий с допустимым для данного случая уровнем откровенности поведал товарищу о перипетиях политической борьбы в Риме, о необходимости действовать совместно с целым легионом сторонников, о своих друзьях: Марке Эмилии, Корнелии Цетеге, Эмилии Папе. В результате этой беседы Марций понял, что ему стоит рассчитывать на успех в Риме лишь в том случае, если его будет поддерживать мощная сенатская группировка, помощи которой он может достичь только благодаря Сципиону. С этого дня Марций проявлял к Публию больше внимания, чем тот к нему.
Познакомившись с войском и устроив солдат на зиму, Сципион с небольшим отрядом объехал посты римлян вдоль Ибера и на морском побережье, посетил некоторые местные города, а затем вернулся в Тарракон, где остановился до весны.
Газдрубал Барка зимовал возле Сагунта, остальные пунийские войска расположились на большом расстоянии от Ибера, разделявшего сферы влияния римлян и карфагенян.
Публий досадовал на ненастье, не позволяющее действовать прямо сейчас. Ему не терпелось скорее вступить в бой с врагом в новом качестве, однако он понимал, что зима для него очень кстати, поскольку предстояло немало дел и в Тарраконе. Он уверял римский народ в хорошем знании им Испании, но это, конечно, было не так, по письмам страну не изучишь. Потому сейчас Сципион много беседовал с местными жителями об их родине. Всю зиму он терпеливо собирал всевозможные сведения об Испании и испанцах.
Пока ему было не ясно, как вести себя весной, на что решиться в первую очередь. Но однажды, когда он мылся в бане, его вдруг осенила идея. К нему часто приходили интересные мысли под плеск воды. В первый момент ему хотелось выскочить на улицу и кричать на весь город, что он — победитель и в скором времени станет хозяином страны. Чтобы сдержать этот порыв, Публий опустился на теплый от воды камень и долго сидел, обхватив голову и мерно покачиваясь. Когда он через два часа, освеженный и умащенный, по римскому обычаю, оливковым маслом, вышел к своей свите, никто не мог прочесть на его лице ничего особенного.
С этого дня у Сципиона стал складываться план весенней кампании. Теперь он собирал информацию о местных условиях, своих врагах и возможных союзниках более целенаправленно. Еще несколько раз на него снисходили озарения, прояснявшие отдельные фрагменты картины будущих действий.
В марте Сципион отправился в зимний лагерь. Общая численность его войск составляла около тридцати тысяч. Это было немного, если учесть, что каждый из трех пунийских полководцев располагал не меньшей армией. Однако Публий решил пока не привлекать к войне испанцев, предпочитая большему количеству лучшее качество.
Внезапно снова пошли дожди, дороги раскисли, и поход был отложен. Но Сципион не позволил солдатам прозябать в бездействии, и целые дни римляне проводили в ученьях, совершая всевозможные маневры. Сципион говорил солдатам, что один месяц такого труда сберегает целый год жизни на войне.
Наконец настал день, который проконсул наметил для начала весеннего наступления. Он провел ауспиции и принес жертвы богам своего Отечества и Испании, дабы склонить последних на свою сторону. После этого Сципион велел играть сбор, и вскоре площадь перед преторием заполнилась солдатами. Публий вышел на трибунал и обратился к войску с напутствием.
«Воины, обычно полководцы заканчивают свою речь похвалою солдатам, я же должен начать выступление с похвалы, — заговорил он твердым, уверенным голосом. — Я благодарю вас за верную службу моим отцу и дяде как их родственник и хвалю вас как гражданин за то, что в трудный для государства период вы поддерживали его своими успехами. В то время, когда в Италии мы терпели одно поражение сокрушительнее другого, вы здесь, в Испании, во главе со Сципионами каждой победой затмевали предыдущую. Вы были примером для сограждан, они привыкли равняться на вас.
Теперь же в Италии все изменилось. Капую — единственный материальный памятник Ганнибаловых успехов — мы взяли обратно; подлой изменой враг овладел Тарентом, но перед его цитаделью, у стен которой потребовалось мужество, а не коварство, он был остановлен, крепость у нас, и, господствуя над городом, она является плацдармом для очищения Тарента от африканцев. Вернули мы себе и Сиракузы в Сицилии. Хищный Ганнибал обломал когти о наше упорство, он больше не побеждает, он иссяк.
Итак, теперь, когда италийские и сицилийские войска в делах сравнялись с вами, ваша очередь сделать следующий ход в войне. А чем мы можем удивить Италию, привыкшую к ежегодным успехам в Испании? Только — закончив здесь войну, только — изгнав пунийцев с этой земли. Поверьте, сейчас для такого деяния настало самое подходящее время. Раньше не представлялось возможным форсировать события, так как эта страна еще не была освоена римлянами, население с недоверием относилось к чужакам. Теперь местные народы узнали нас, и я всю зиму принимал от них посольства с изъявлениями дружеских чувств и непрестанно слышал просьбы избавить их от карфагенян. Стоит нам решительно захватить инициативу, и все испанцы будут мечтать сражаться в нашем войске. В то время, когда мы здесь на подъеме, боги поразили наших врагов проклятием раздоров. Пунийские вожди рассорились и забились в разные углы Испании, подальше друг от друга, будто специально для того, чтобы нам проще было разделаться с ними. Ведь вы помните, что единственная ошибка Сципионов за семь лет заключалась как раз в разъединении армии.
Ганнибал несколько лет назад упустил удобный случай, чтобы напасть на сам город Рим и тем закончить войну, и сейчас его звезда клонится к горизонту. Ныне все благоприятствует нам, и мы не повторим ошибку Пунийца и не упустим счастливый момент.
Вы много побеждали, так пора увенчать ваши успехи триумфом. А триумф нам назначит сенат только после полной победы в Испании, когда, закончив здесь все дела, мы вернемся в Италию. Однако Испания — это еще не Карфаген, и я надеюсь, что в Риме мы не задержимся, мы возвратимся на эту землю, чтобы отсюда переправиться в Африку. Да, в Африку, вы не ослышались, а я не оговорился.
Во время жестокой резни при Ауфиде, когда река едва не вышла из берегов, переполненная кровью, я, глядя на холмы трупов сограждан, кромсаемых ярыми ливийцами, поклялся устроить Ганнибалу «Канны» под стеною Карфагена. Боги услышали мою клятву, и потому они вывели меня живым и невредимым из той бойни, потому они вдохновили народ единогласно вручить мне империй в Испании, потому они привели меня сюда и дали мне вас, самых опытных и надежных солдат в государстве.
Может быть, сейчас еще и непривычно говорить об Африке. Но не кажется же вам излишней дерзостью сражаться в Испании, не представляется же пустой фантазией ставить целью окончательную победу в этой стране? А для чего она нужна, как не для победы во всей войне? А что такое победа в войне? Это не разгром Газдрубала, Магона или Ганнибала, это именно победа над государством Карфаген! А где сам Карфаген? В Африке. Значит, и полная победа, после которой враг уже не сможет подняться и прислать в Италию или Испанию новых Ганнибалов или Газдрубалов, может быть достигнута только в Африке.
Будьте уверены, через два-три года вы сами потребуете вести вас в ливийские равнины. Вы скоро войдете во вкус побед, и тогда уже никто не сможет вас задержать. Настанет день, когда скроется за горизонтом Карфаген и ваш взор устремится дальше. Мы всех заставим уважать себя!
Вам достаточно лишь в полной мере быть собою, и мир раскроется пред вами! А что значит быть собой? В чем состоит наша сила? В неукротимости духа и дисциплине. Пусть слово «дисциплина» не покажется вам слишком сухим, дисциплина в войске — то же, что культура в городе, это то, что отличает легионы граждан от варварской банды. Так будьте же достойны Рима! А я постараюсь стать достойным вас! Вы привыкли побеждать под началом Сципионов. Да, Сципионы погибли, но Сципион перед вами! Вы видите это! И скоро дела подтвердят то, что зрят сейчас глаза!»
Солдаты слушали своего полководца, затаив дыхание. Когда он замолчал, они подняли бурю шума. В этот момент они представлялись себе титанами, способными шагать через моря, и готовы были
