очередь он обрушился на фокейцев. Те воинственно встретили римлян, но, изведав их в деле, быстро согласились сдаться. Солдаты Эмилия вошли в город и, презрев приказ претора, бросились мародерствовать, тем самым наказав фокейцев за переход на сторону сирийцев, а свои души — за собственную жадность. Некогда римские легионы, расположившись на ночлег под яблоней, наутро оставляли лагерь и уходили прочь, не сорвав ни одного яблока и не повредив ни одной ветки, но те времена безнадежно канули в прошлое; ныне римляне, следуя примеру побежденных ими народов, все чаще отдавали предпочтение тому, что можно схватить руками, пред тем, что объемлет дух и разум. Впрочем, переориентация человеческого восприятия жизни на сугубо осязательное в то время только обозначилась, потому Эмилию быстро удалось прекратить безобразия, и мир с фокейцами был восстановлен. Римляне даже остались в этом городе на зимовку.
Сирийский царь посчитал, что без флота он не сможет удержать отдаленные территории, а потому вывел гарнизон из Лисимахии и снял осаду с греческих городов малоазийского побережья. Со всеми силами Антиох отступил в Сарды и принялся готовиться к решающей битве на суше.
5
Завершая переход через Фракию, Сципионы обдумывали, как им с изнуренным долгой дорогой войском преодолеть царские заслоны на подступах к Геллеспонту. Город Лисимахия представлялся неприступной твердыней, способной задержать римлян у своих стен на несколько месяцев. А за такое время Антиох вполне мог собраться с силами и организовать отпор пришельцам. Однако не столько этого опасались Сципионы, потому как знали, что одолеют царя в любом случае, сколько беспокоились из-за приближения срока вступления в должность новых консулов, которые, конечно же, не замедлят заявить о своих притязаниях на командование в Азии. Чтобы друзья Сципионов в Риме смогли отстоять в сенате их империй, необходимо было в качестве довода представить какой-то весомый успех. Братья немало сделали за последние полгода. Они затушили конфликт с этолийцами, без потерь провели войско по длинному и опасному маршруту, подвластный им флот разгромил морские силы царя. Но все эти достижения не были оформлены в единое целое, их следовало уподобить заготовленным строительным конструкциям, из коих нетрудно возвести здание, но которые пока выглядят всего лишь бесформенной кучей на строительной площадке. Вступление войска в Азию — вот достойный итог проделанной работы, способный произвести впечатление и на матерого сенатора, и на наивного простолюдина. Но путь римлянам перекрывала Лисимахия, специально созданная как форпост Азии в Европе. Самые хитроумные тактические построения Сципионов не могли обеспечить легионам немедленный доступ к переправе.
И вдруг сирийцы сами бросили насиженные места и ушли прочь, расчистив римлянам дорогу к победе! Это казалось невероятным, и в лагере вновь, как в давние времена, заговорили о божественной сути Публия Африканского, а также — и его брата, ибо кампания проходила под ауспициями консула. Сам Публий в кругу товарищей объяснял случившееся успехом разработанной им тактики психического давления на Антиоха, но в душе уверовал в промысел богов и в собственную исключительность, за что очень скоро был жестоко наказан небесами.
Итак, объятые ужасом азиаты поспешно ушли с обоих берегов Геллеспонта, и римляне беспрепятственно достигли пролива. Там их ожидал Эвмен со своей эскадрой. Пергамский царь с присущей ему дотошностью до мелочей рассчитал всю операцию по форсированию Солнечного пролива, и потому переправа легионов в Азию прошла без каких-либо осложнений. На европейском берегу остался только Публий Африканский, да небольшой гарнизон, отвечающий за охрану стратегически важного района. Сципион вынужден был задержаться на Херсонесе потому, что по календарю наступил март, и он, будучи жрецом-салием, был обязан исполнять священные обряды на том месте, где его настигло время празднеств. Остальное войско, высадившись на вражеском берегу, тоже воздержалось от дальнейших действий по религиозным мотивам. Впрочем, теперь Сципионы могли не торопиться, так как желаемое событие свершилось: впервые в истории войско римлян вступило в Азию. Если даже политиканы в Риме презреют этот факт и определят Луцию преемника, Сципионы все равно успеют дать бой Антиоху, прежде чем новый консул доберется до места назначения.
Уводя войска с берегов Геллеспонта, Антиох полагал, что руководствуется здравым смыслом, совершает стратегически верный шаг, покидая безнадежную позицию и концентрируя силы на новом рубеже. Но, когда он увидел, что из этого вышло, когда римляне легко одолели природные препятствия и объявились в Азии, его охватил ужас. Все происходящее казалось ему дурным сном, его донимали кошмары, он чувствовал себя, как человек, в дом которого ворвался беспощадный убийца. От отчаянья Антиох заболел, но беда не знает снисхожденья, и недуг не избавил его от проблем, а, напротив, породил новые тревоги. В этот период придворные советники стали более доверительно шептаться друг с другом, и тогда же началось паломничество сирийских вельмож к Селевку. Антиоху чудилось, будто земля разверзается под ним, а небеса давят на плечи грузом всех своих сфер.
В момент наивысшего напряжения боги вдруг улыбнулись Антиоху и ободрили его, стоявшего уже на самом краю бездны. Форсировав Геллеспонт, страшные римляне неожиданно прекратили марш и надолго застряли в гомеровских местах. Это показалось царю свидетельством намерения врага кончить дело миром. Он решился уступить пришельцам все те греческие города, из-за которых у него начался спор с Римом, и такою ценою купить у консула пощаду, не сознавая, однако, что эти города уже и без его согласия оказались во власти неприятеля. Более точно оценившая ситуацию судьба, следуя какому-то капризу, вздумала укрепить шаткую политическую платформу царя и сделала ему поразительный подарок к переговорам. Во время одной из немногочисленных и незначительных стычек римлян с остатками сирийских постов, она, коварная жрица Фортуны, подсекла ноги прекрасному италийскому скакуну, выхватила из седла кувыркающегося коня аристократического вида юношу и бросила его к трону Антиоха. Так царь познакомился с Публием, сыном Сципиона Африканского.
Убив собственного сына, Антиох под гнетом этой утраты ощутил в себе неисчерпаемые сокровища отцовской любви, что придало особую сладостную горечь его трагедии. Теперь, глядя на тщедушного паренька с гордым взглядом, он глотал слезы умиления. В обрушившемся на его могучего противника несчастии, аналогичном его собственному, царь узрел всесилие богов и умиротворил грешную душу религиозным чувством. Он понял, что может искупить преступление, свершенное над своим сыном, если помилует сына врага. Возвысившись благородством этой мысли, Антиох воспрял духом и стал обдумывать, как ему шантажировать Сципиона.
Во время переправы войска через Геллеспонт настроение Публия Африканского было прекрасным, небеса души сияли лучезарной синевой, их более не замутняла тень грядущих бедствий в виде ночного призрака косматого старца. Дела Сципионов шли отлично, и даже вынужденная задержка, вызванная жреческими обязанностями Публия, не ломала плана кампании. Во взаимоотношениях братьев также не возникало каких-либо осложнений из-за их непривычного положения в государственной иерархии. Им удалось выбрать верный тон общения и разделить полномочия таким образом, что консул оставался консулом, а Сципион Африканский — Сципионом Африканским. Их согласие даже вызвало разочарование недоброжелателей, обманувшихся в своих надеждах на конфликт между реальной славой и формальным империем. Потому завистники были вынуждены проявить активность и, за неимением яблока Эриды, подбросить Сципионам фразу раздора: скрываясь под личиной невинных балагуров, они стали называть вождей Агессилаем и Лисандром. Вначале сравнение понравилось офицерам, благодаря моде на все греческое и тому, что оба названных спартанца слыли выдающимися мужами, но скоро они уяснили далеко не безобидный смысл этой шутки и изгнали ее из своей среды. Однако к тому моменту ядовитая острота достигла слуха Сципионов и ранила Луция в самое уязвимое место, поскольку при всей деликатности брата он все же испытывал давление авторитета Публия Африканского как реальное, так и кажущееся. К счастью, старшему Сципиону удалось быстро выявить причину озабоченности Луция. «Почему же ты хмуришься, ведь такое уподобление грозит бедою мне, а не тебе?» — весело воскликнул Публий, но тут же, сменив тон, со всей серьезностью принялся растолковывать ему происки недругов, желающих любой ценой внести разлад в их отношения. Луций и сам догадывался о том, о чем говорил брат, но в устах Публия эти соображения обрели дополнительную убедительность, и взаимопонимание между Сципионами
