прян был воздух. С минуты на минуту должен был появиться Дуэйн, но ей еще надо было попрощаться с Нанетт, и она стремглав бросилась в дом и вверх по лестнице в комнату Нанетт.
В эти дни у Нанетт вошло в привычку завтракать в постели. Когда Рослин вошла в спальню, то Нанетт намазывала маслом треугольный зажаренный кусочек хлеба. Голубоватая москитная сетка была отдернута назад. Она, словно рама, оттеняла снежно-белую седину Нанетт, а яркий утренний свет выдавал возраст хозяйки. Она без тени улыбки наблюдала за Рослин, когда та вошла в комнату, подошла к кровати и уселась на краешек, тоненькая, похожая на подростка в ярко-малиновой блузке и кремовых брюках.
— Дитя мое, сегодня ты выгладишь как беззаботный сорванец, из этого я делаю вывод, что ты готова весело провести время за пределами Дар-Эрль-Амры. Скажи мне, — и Нанетт занялась тем, что потянулась за кофейником, чтобы налить себе еще кофе, — а имеет ли отношение к твоему настроению мой внук?
— Вы имеете в виду Тристана? — Рослин покраснела.
Она поняла, что Изабелла уже потрудилась и посеяла семена некоторой подозрительности в сердце Нанетт. Ей даже казалось, что она слышит голос Изабеллы, которая говорит:
«Эта девчонка уже, похоже, забыла Арманда. Я видела ее вчера вечером на гаремной башне, когда она целовалась с Тристаном».
— Сказка о спящей красавице чудесна, но это — жизнь, это — реальность, — мягко, но абсолютно серьезно сказала Нанетт. — Если ты ищешь в Тристане Арманда, то вам обоим может быть больно. Я надеюсь, что ты понимаешь, что не все мужчины с легкостью относятся к поцелуям.
Рослин опустила глаза на крепко сжатые в кулак руки на коленях и пожалела, что не может спрятаться от людей и остаться одна со своими печалями и болью, которые другие причиняют ей почти постоянно.
— Я бы не стала развлекаться с Тристаном из чистого любопытства, — сказала Рослин с некоторой грустью, — он слишком хорош для этого. Я же для него просто ребенок.
Рослин подняла глаза — серые, казавшиеся бездонными, огромные на ее почти детском лице.
— Он поцеловал меня, потому что пожалел, а я позволила ему это сделать, потому что мне самой себя иногда бывает жалко.
— Я вовсе не намеревалась огорчать тебя, малышка. — Худая старческая рука с близко расположенными венами опустилась на руку Рослин. — Я просто забочусь о своих внуках. Я переживаю, когда жизнь делает им больно, хотя мне прекрасно известно, что без этих ран и царапин, этих ударов, от которых мы оправляемся, жизнь не была бы такой богатой.
Пожилая и молодая женщины какое-то время внимательно смотрели друг на друга, потом Нанетт быстро проговорила: — Подойди к моему туалетному столику и принеси мне маленькую круглую шкатулку. Там у меня кое-что есть для тебя — сущий пустяк, но тебе, молоденькой, это будет кстати.
Шкатулка стояла на невысоких ножках. Нанетт опустила туда пальцы и извлекла браслет, украшенный пластинками с изображением сюжетов французских басен.
— Мне подарили его, когда мне было шестнадцать. А теперь я хочу отдать его тебе. Он симпатичный, не правда ли? — Нанетт улыбнулась и застегнула браслет на запястье Рослин.
— Он просто очарователен, Нанетт, — снова щеки Рослин порозовели. — Но я не знаю, имею ли я право принимать от вас подарки.
— Я тебе его уже подарила, — решительно произнесла Нанетт. — Моей дочери, с ее светским вкусом, он никогда не нравился, но тот же вкус изменил ей, когда она вышла замуж за грубоватого, но очаровательного британского плантатора. Я с тревогой наблюдала за их романом, но, к счастью, брак оказался удачным. Вскоре у них родился ребенок, Дуэйн, и я знала, что он полностью займет жизнь моей жизнерадостной и веселой дочери Селесты. Мне было бы ужасно тяжело сознавать здесь, вдали, если бы брак их не удался. Она была самой младшей, маленькой девочкой, о которой так всегда мечтал мой муж, и потому ее счастье для меня значило очень много.
Нанетт с грустью смотрела на Рослин, чьи огромные глаза на юном лице как будто бы напоминали ей о дочери.
— Спасибо за браслет, Нанетт, — сказала Рослин, наклоняясь к ней, чтобы поцеловать. Морщинистая нежная кожа словно шелком обтягивала красивой формы кости лица. — Я буду всегда бережно хранить его.
— Что хранить? — послышался голос Дуэйна Хантера, уже стоявшего рядом с кроватью Нанетт. Очевидно, он решил самолично подняться и забрать Рослин, из-за которой задерживался их отъезд в Эль- Кадию. Только теперь она поняла, что некоторое время назад она слышала автомобильный гудок, но была слишком поглощена рассказом Нанетт о Селесте.
Она вся напряглась под пронзительным взглядом желто-зеленых глаз, неподвижно смотрящих на браслет, который она тщетно пыталась прикрыть пальцами другой руки.
Как же ненадежно было это прикрытие! Эмаль пластин блестела между тонкими пальцами.
— Я только что подарила Рослин браслет на память, — сообщила Дуэйну бабушка. — Итак, внук, мне приятно видеть тебя в приличной одежде. Постарайся получить удовольствие от этой поездки! Расслабься и забудь о плантациях!
— Вполне вероятно, что этим я и займусь! — Он усмехнулся и наклонился к Нанетт, чтобы поцеловать ее.
Только что этого места коснулись губы Рослин. Сама она уже стояла у двери. Она была бы рада убежать к машине, но это было бы по-детски. Поэтому она осталась и, нервно улыбаясь, попрощалась с Нанетт. Она вышла из спальни Нанетт первой. Следом шел Дуэйн в легком костюме, бежевой шелковой сорочке, расстегнутой сверху и открывавшей крепкую загорелую шею, по цвету даже темнее рубашки.
Они были уже на середине коридора, когда он неожиданно схватил ее за руку и немигающим тяжелым взглядом посмотрел на эмалевый браслет. Она не смотрела на него, но даже сквозь густые ресницы ей виделся металлический блеск его глаз, она ощущала грубую силу его хватки. Ее пугала его почти дикая сила, которая заставляла женщину трепетать и призывать на помощь свой разум.
— Красивый, — тихо проговорил он, — я имею в виду браслет.
— Я знаю, что вы имеете в виду. — Подбородок у нее дрогнул. — Вы уже говорили мне о том, что я осталась здесь не только из-за крыши над головой, не так ли, господин Хантер?
Прищурившись, он, не мигая, смотрел на нее, она попробовала высвободиться, но он лишь еще крепче сжал ее запястье, которое было совсем близко от его лица.
— Никто не может выглядеть так невинно, — процедил он сквозь зубы, — если только это не ребенок или дурак, а вы — и не то, и не другое.
— Отпустите меня! — Она отчаянно пыталась освободиться от его железной хватки, беспомощная, словно птица в лапах у кошки. — Вам для счастья необходимо клевать меня! Я… я полагаю, что вы не хотели бы брать меня в эту поездку, но я назло вам обязательно поеду!
— Мне на это наплевать, мисс Брант! — Он иронично рассмеялся. — Мне абсолютно все равно, поедете ли вы в Эль-Кадию или нет. Почему это должно меня волновать? Вы не в моем вкусе.
— И вы не в моем также, — парировала Рослин. — Вы высокомерны, грубы, таких, как вы, проще всего ненавидеть! Никогда не встречала подобных мужчин!
— А скольких, кроме Арманда, вы встречали? — спросил он в своей обычной манере, растягивая слова.
— Я… не знаю. — Ей было больно, она все еще пыталась освободиться из крепких тисков. — Я могу быть кем угодно, всем, чем вы только меня не называли, но в одном я абсолютно уверена — наша неприязнь взаимна. Я ненавижу, когда вы до меня дотрагиваетесь, когда вы лишь приближаетесь ко мне. Я жалею любую женщину, которая считает, что вы достойны любви. Вам кажется, вы — единственный в этом мире, кто пострадал от разочарований и боли. Огромное количество людей любят друг друга, но в конце концов по самым разным причинам расстаются, но я уверена в том, что они не похожи на вас, такого желчного и грубого, лишенного щедрости. Кому-то это слово кажется бесполезным, лишенным смысла, но я благодарна Нанетт за то, что она щедра ко мне. Ее щедрость идет от самого сердца, и я бы предпочла умереть, чем стать Иудой в отношении такого доброго и милого человека.
Рослин откинула назад голову, и луч солнца, проникший сквозь решетки, коснулся ее коротких золотистых волос, обрамлявших маленькое личико с огромными серыми глазами. Щеки и шея были в тени, кожа бледного оттенка, а губы алели ярко, как будто бы от только что страстно произнесенных слов.
